Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Тут вспомнился Венделовскому рассказ Цветкова о московской гостинице «Люкс», и он пересказал его Шабролю.

— Как видишь, я недалек от истины. Так что надо серьезно задуматься, как жить дальше... — Он помолчал и добавил, — «...или не жить».

— Ты о чем? Об Иоффе?

— И ты знаешь эту печальную историю?

— Разумеется, хотя осмыслил ее по-настоящему только сейчас...

...Много лет назад — в 1927 году — самоубийство одного из первых советских дипломатов А. Иоффе преподносилось официальными сообщениями как результат неизлечимой болезни, как слабость старого большевика.

На самом деле, дипломат видел, как подавляются любые попытки разобраться в существе споров, ведущихся в партии, как становятся «врагами партии и народа» те, чье мнение не совпадает с мнением генсека.

Выстрелом в висок Иоффе завершил свой спор, вышел из фракционной борьбы, был похоронен с почестями и этим спас свое честное имя от позорной клички «предателя и фракционера». Именно такой выход из ситуации пришел в голову Шабролю в тяжкую минуту.

Но это была лишь минутная слабость. Годы работы за кордоном приучили его не принимать скороспелых решений.

— Нет, мы еще повоюем, дружище, — утешил он Венделовского. — Мы еще нужны своей стране, я уверен. А эти Деревянки, их амбиции, указания — это надо перетерпеть. Наше начальство разберется, не сомневаюсь...

Павел Анатольевич Нефедов теперь частенько покидал почти достроенный дом и уезжал в столицу — шумный многолюдный Асунсьон, где неожиданно для себя нашел много новых друзей и единомышленников.

Да это было нетрудно — среди 50 тысяч жителей города было немало искателей приключений, готовых идти по этой девственной земле за удачей и богатством. Красивые прямые улицы столицы вели к террасообразному берегу реки, поросшему густой тропической зеленью. Эта пышная зелень укрывала и много грязных улиц с полуразвалившимися домиками на окраинах. В Асунсьоне сосредоточилась торговля целой страны. Здесь продавали матэ, кожу, табак, апельсины, ром, маниоку. Шумные базары предлагали все, чем богата природа Парагвая. Вокруг обширных складов и железнодорожной станции как пчелы вокруг улья, роились самые разные люди: именно здесь заводил новые знакомства Нефедов. Тут были и разорившиеся купцы и охотники, давно порвавшие с родными племенами и ушедшие со своих земель: бродяги, нанимающиеся на любую работу за пару бутылок рома, матросы, списанные с кораблей. В Асунсьоне среди торгового люда постоянно толкались многоязычные сезонные сборщики плодов, упаковщики и грузчики, люмпены, выдающие себя за искусных врачевателей всех болезней, торгующие чудодейственными мазями, ядами и травами. Все оттенки кожи, все человеческие типы были представлены здесь — от черного и медно-красного, шоколадного или сиреневого, до баклажанного или цвета кофе с молоком. И немало было здесь белых: многие выходцы из Европы и Северной Америки добрались сюда на южный край земли. Это были главным образом люди, еще сохранившие связь с пароходной пристанью и железнодорожной станцией, чьи знания и навыки механики требовались ежедневно.

Было еще одно место в городе, где любил бывать Нефедов, — у кафедрального собора, построенного еще в середине прошлого века. Здесь собиралась публика почище, те, кто читали газеты и любили обмениваться новостями, люди ученые, привлеченные неисследованным до конца краем. Тут можно было встретить зоолога, ботаника — охотника за редкими цветами. Здесь толкались торговцы редкими и диковинными бабочками, каких не было больше нигде в мире. Были тут и золотоискатели-теоретики, и золотоискатели-практики, жизнь положившие на беспочвенные доказательства, ходившие безрезультатно не в одну экспедицию, так и состарившиеся возле асунсионского кафедрального собора. И именно здесь встретил Нефедов человека, с которым подружился особенно крепко. Люку Блэквиллу было лет под пятьдесят. Ростом он был выше Нефедова на голову. Доброе тяжелое лицо цвета медной окалины испещрено глубокими морщинами. Одна, особенно глубокая, рассекала подбородок... Наполовину француз, наполовину англичанин, он, казалось, говорил на всех языках мира. Нефедов сразу обратил внимание на то, как этот гигант с торчащими во все стороны густыми волосами цвета перезрелой пшеницы легко переходит с французского на испанский, на английский и местный диалект — гуарани. С ним было легко говорить, он вызывал симпатию тем, что к любому обращался как к другу.

— А не найдется ли у досточтимого сеньора несколько капель рома? — Обратился тот однажды к Нефедову. — Вообще-то я этой дряни не пью, но сегодня захотелось.

— Увы, с собой я не ношу фляжку... Но, может быть, мы посидим где-нибудь?

Незнакомец вывернул карманы:

— Я совершенно пуст.

— Я угощаю, но предупреждаю, что сам не пью.

— Тогда это неинтересно, сеньор, хотя вызывает уважение. Такие принципы характерны для русских. Вы русский?

— Обязательно, как вы изволите выражаться.

— Разрешите представиться?

— Буду рад.

Познакомились. Здесь и прозвучало звучное имя нового знакомца — Люк Блэквилл.

Новый знакомый внушал полное доверие: что-то было в нем крепкое, настоящее, надежное.

Они просидели несколько часов на остывающих ступеньках кафедрала. Уже солнце клонилось к горизонту, садилось за деревья. Его свет дробился в листве. Время бежало неутомимым галопом. Казалось, оно вслед за солнцем, огромным, раскаленным шаром прыгает по листве, верхушкам деревьев.

Люк рассказал о себе. Был в иностранном легионе. Солнце, Африка, песок. Был в драках и сам оборонялся. Из Африки удрал в Индию. Открыл там небольшое дельце. Вскоре, конечно, обанкротился, остался без гроша.

Люк вытащил старую, обкуренную пеньковую трубку, сунул ее в рот в, не зажигая, продолжил:

— Как-то черт сунул меня на одну дырявую калошу. Проплавал несколько лет и вот добрался до Южной Америки. Тут я понял, наконец, что попал просто в никуда. Чем тут заниматься — ума не приложу. Была работенка: полгода я охранял в сельве Парагвая одного милого чудака, за которым гонялся его столь же милый компаньон. Кто-то из них растратил общие деньги, я даже не понял, кто. Я за полгода износил три пары башмаков, уберег своего клиента и заработал деньжат, вполне достаточных на месяц жизни.

— Ну, а потом, Люк?

— Придет что-нибудь, если ежедневно толкаться у кафедрала.

— У меня есть предложение к тебе уже сегодня, — сказал Павел Анатольевич. Без сомнения, Люк был тем человеком, с которым можно было разделить тяготы экспедиции. Потому что единственной и главной целью Нефедова стала нефть. Он был уверен, что найдет ее, если сумеет собрать средства и людей для экспедиции.