Михаил Слонимский - Лавровы

Жилкин не уловил путаницы в ее словах: ему было не до того. Он хотел рассказать теперь о сыне и дочери, но не смог: снова заплакал.

Потом он поднялся, вынул из кармана воротничок и стал прицеплять к рубашке.

— Мне надо в Балтфлот, — объяснил он, — на лекцию… Оттуда — в университет… Это… а…

Когда он ушел, оказалось, что Клара Андреевна страшно устала. Энергия оставила ее, и она вновь превратилась в маленькую, ссохшуюся старушку. Она с места не могла сдвинуться. Все у нее болело: руки, ноги, живот, грудь.

— Юрочка! — звала она сначала тихо, потом все громче: — Юрочка! Юрик!

Но Юрий не откликался: он спал.

Собрав остаток сил, Клара Андреевна поднялась со стула, доплелась до кровати Жилкина и свалилась на нее.

Клара Андреевна каждое утро просила Юрия узнать, где Борис и что с ним. Но Юрию было не до брата.

Юрий поступил на службу в архив. Он работал в здании на Чернышевой площади до позднего вечера: нумеровал дела, заверял их, а отработав то, что полагалось по службе, оставался еще для того, чтобы писать порученные ему примечания к сборнику архивных материалов. Он делал все это с удовольствием: ему это гораздо приятнее было, чем шатание по России. Обедал он на службе в столовке.

Служба, забота о хлебе — все это изматывало Юрия. У него ни на что больше не оставалось сил. И он со дня на день откладывал поиски брата. Он знал, что найти Бориса, в общем, легко, но для этого надо затратить все-таки три-четыре часа.

Наконец он уступил настойчивым требованиям матери, но засиделся в архиве и вспомнил о своем решении отыскать брата, только когда на часах пробило восемь. Он надел пальто, шапку, взял портфель и вышел на темную площадь. Он хотел зайти по дороге в дом на углу Фонтанки и Невского. Он не знал точно, что помещается в этом доме, но по красным вывескам и плакатам предполагал, что, может быть, там знают что-нибудь о Борисе. И, во всяком случае, матери можно будет сказать, что он заходил и узнавал.

Он направился по набережной Фонтанки к Невскому. Он думал уже не о Борисе. Он шел, опустив голову, сутулясь, с портфелем под мышкой, и думал о ненависти Достоевского к Тургеневу. Этот вопрос занимал его. Он готовил даже статейку на эту тему. Но ему хотелось открыть что-нибудь новое в этом вопросе — ну хоть пустяк какой-нибудь. Сегодня, например, один из архивистов высказал ему чрезвычайно интересные мысли о «Селе Степанчикове». Сверяя речи Фомы Опискина с гоголевской «Перепиской с друзьями», он уверял, что Фома Опискин — это пародия на Гоголя. Вот бы Юрию выдумать что-нибудь такое! Но у него еще не было того нового, никем не придуманного, что можно было бы положить в основу статейки. Ведь, например, то, что Кармазинов из «Бесов» — пародия на Тургенева, всем уже известно. А на компилятивную работу без своего какого-нибудь открытия Юрий не мог согласиться: он был самолюбив. Может быть, удастся открыть в каких-нибудь черновиках какой-нибудь новый текст знаменитого классического произведения вроде «Тараса Бульбы», или еще чего-нибудь? Вот бы хорошо! Все знают, например, что «Записки сумасшедшего» кончаются фразой: «У алжирского бея под самым носом шишка!» А под редакцией Юрия эта гоголевская повесть будет кончаться как-нибудь иначе — так, что все будут потрясены, а Юрий станет знаменитостью.

Неожиданный удар в спину заставил Юрия поднять голову и вспомнить, где он находится сейчас и в какое время живет. Перед ним стоял высокий человек в солдатской шинели и рвал с него пальто.

Справа стыла подо льдом Фонтанка. Набережная была пуста. Дома слева казались нежилыми: окна были темны — электрическая станция не дала сегодня света. Юрий, прежде чем успел сообразить что-нибудь, завопил пронзительно:

— Караул! Грабят!

И, выронив портфель, бросился бежать.

Город оказался населенным людьми. От ближайших ворот отделился человек в дохе, за ним двигался еще человек. Из следующих ворот тоже вышел на панель мужчина. Бандит рванулся к площади.

Юрий, увидев людей, остановился. Он не боялся уже. Теперь только он заметил, что портфеля под мышкой у него не было. А в портфеле — книги из архивной библиотеки. Их никак нельзя было потерять.

Мужчина в дохе схватил бандита, товарищ подбежал помочь ему. Появился милиционер, за ним еще люди. Ломовик, сворачивавший с площади на набережную, бросил телегу и лошадь и, помахивая кнутом, бежал по мостовой и кричал в восторге:

— Ау его! Ау!

Оказалось, что город только притворялся тихим и мертвым. Люди тут есть.

Юрия оттиснули на мостовую. Он пробивался вперед и говорил каждому:

— Товарищ, портфель у меня там…

— А ты не роняй, — сказал один.

Тем, что именно на Юрия напали, никто и не интересовался.

Справиться с грабителем оказалось не так легко. Он в кровь разбил лицо человеку в дохе, ударом ноги в живот так ушиб милиционера, что тот, опустившись на панель, отполз в сторону.

Вокруг бандита образовалось пустое пространство. Он кричал:

— А ну выходи! Всех убью. Сволочье!

— Ах, стерва! — обрадовался ломовик и вытянул кнутом по спине ни в чем не повинного человека. Когда тот возмущенно обернулся, ломовик, подмигнув весело, повторил, указывая кнутовищем на бандита: — Стерва-то какой!

И полез драться с удовольствием, как на купанье. Он возил в кооператив продукты и хорошо питался.

За ним пробирался Юрий. Оглядел панель: портфель валялся у стенки за бандитом. Он раскрылся, и угол одной книги высунулся.

Бандит встретил в ломовике достойного противника. Бойцы схватились в обхват. Они пыхтели, пытаясь опрокинуть друг друга. Юрий следил за их ногами. Каждый раз, когда тяжелые сапоги приближались к портфелю, сердце Юрия замирало. Наконец он не выдержал, осторожненько шагнул в пустое пространство, нагнулся, схватил портфель и отскочил обратно в кучу людей.

Подбежали еще два милиционера.

В свалке сначала ничего нельзя было разобрать, потом оказалось, что у бандита уже связаны за спину руки. К Юрию, у которого портфель уже был крепко прижат локтем к боку, вернулась способность возмущаться, радоваться, сочувствовать.

Человек в дохе стирал кровь с лица, а кровь текла и текла из рассеченной щеки. Невдалеке, прислонившись к стене, стоял милиционер, которому бандит отбил живот. Он дышал тяжело, но боль, очевидно, уже проходила. Человек в дохе злобно объяснял, что случилось. Ломовик, сделав свое дело, шел к оставленной телеге. Это был совсем еще молодой парень.

Юрий подошел к милиционерам. Человек в дохе обернулся к нему.

— Вот с этого гражданина все и началось, — сказал он. — За него и лицо мне разбили.

Милиционер спросил:

— Это на вас напали?

— На меня, — гордо ответил Юрий, чувствуя себя уже героем.