Александр Хазин - И.О.

Это было незабываемое время! Многотысячное население города Периферийска пришло в движение. Заводились новые домовые книги, в паспорта ставились новые штампы о прописке. Активизировалась работа всех отделений связи, так как жители города сообщали родственникам и знакомым новые адреса. Промкооперация перевыполняла план на 200 и 300 процентов, так как занималась изготовлением табличек; в местном издательстве вышла двухсоттысячным тиражом книжка "По Периферийску", в газете были напечатаны стихи Сергея Авансюка:

Все эти исторические акты были целиком на совести автора, никаких данных о пребывании Чехова или Гаршина в Периферийске не имелось; однако утверждать, что они никогда там не бывали, тоже нельзя было, хотя бы потому, что они вполне могли в нем и побывать.

Переименование улиц в сочетании со строительством нового стадиона охватило все слои городского населения. Каждый день в той или иной части города происходило торжественное освящение по-новому названной улицы. По предложению Половинникова табличка с названием предварительно перетягивалась шелковой ленточкой, и после короткого митинга А. Ф. Голова перерезал ее. Алексей Федорович чрезвычайно полюбил эту работу, предпочитая ее другим, причем достиг в перерезании ленточек высокого профессионального мастерства. Активист и злоязычник Славка Горбунов утверждал даже, что их бывший директор, прежде чем сесть за обеденный стол, произносил речь и перерезал ленточку.

Люди, знавшие раньше Алексея Федоровича, несомненно могли заметить произошедшие в нем за последние годы перемены. Он стал медлительнее в движениях, завел очки. Прописные истины в устах Алексея Федоровича достигали иногда набатного звучания, о чем говорит хотя бы его речь на открытии улицы Бойля — Мариотта, которую он закончил такими словами: "Нет никакого сомнения, что вы, жители улицы Бойля — Мариотта, покладете все силы, чтобы в кратчайшие сроки выполнить перспективы, стоящие перед вами".

Упоминая теперь о каком-нибудь выступлении Алексея Федоровича, уже не говорили, что он "выступил" или "сказал". Теперь говорили, что он "отметил", "подчеркнул", а однажды даже было сказано, что он "указал".

Правда, в газетных информациях его фамилия пока упоминалась только в числе других выступавших. Он еще не достиг того уровня, когда человека называют не в общем списке ораторов, а упоминают отдельно в конце заметки, что он "принял участие в работе совещания", но ничего невозможного в том, чтобы достигнуть этого уровня, уже не было.

Читатель, вероятно, успел догадаться, что в составлении докладов, речей, выступлений, приветствий и тостов постоянное участие принимал Аркадий Матвеевич Переселенский, находивший для этого время, несмотря на большую загруженность. Это стало как бы его общественной работой, отдушиной после трудового дня. Он почти ежедневно звонил Алексею Федоровичу, узнавал, какие выступления предстоят в ближайшие дни, и сочинял очередное выступление, засиживаясь иногда до поздней ночи.

Но целевые митинги, творческие гуляния и тематические вылазки за город были только подготовкой к главному торжеству — Празднику на Стадионе, который несколько месяцев рекламировался, откладывался из-за плохой погоды и наконец состоялся в один из воскресных дней, когда в Периферийске была переменная облачность, ветер слабый до умеренного и температура воздуха колебалась от двадцати одного до двадцати трех градусов.

Впервые за все время своего существования старый стадион видел такое количество людей. Уже с утра все трамваи были переполнены, казалось, что какой-то огромный насос перекачивает человеческую массу из одного места в другое; в центре постепенно становилось пусто, на окраине густело. Все трибуны были заняты задолго до начала, забор напоминал живую изгородь, два постовых милиционера Харченко и Оглоедов с трудом сдерживали напиравшую толпу.

Алексей Федорович Голова, Половинников, Покаместов и Переселенский находились на центральной трибуне, совсем не так уж далеко от самых влиятельных людей города. Все шумело, волновалось, требовало, торжествовало и жаждало.

Наконец, ровно в двенадцать часов зазвучали фанфары, и праздник начался.

Сначала сводный хор ремесленных училищ и трехмесячных курсов кройки и шитья исполнил кантату "Периферийск — родной мой город!", в которой очень взволнованными словами говорилось, что нет на свете лучше города, чем город Москва.

Затем в машине с открытым верхом, украшенной флажками, воздушными шарами и карикатурами на Уолл-стрит, вдоль трибун проехал знаменитый киноартист, который передал привет периферийцам от работников искусств и рассказал, как он начал сниматься в кино. Появление киноартиста вызвало такую бурю аплодисментов, что в одной части стадиона образовалась большая трещина, куда провалился начальник отдела культуры товарищ Покаместов, вышедший в это время по нужде. Впрочем, исчезновение товарища Покаместова было обнаружено лишь через полтора года.

После киноартиста силами художественной самодеятельности Дворца культуры имени Крутого подъема (к тому времени клуб швейников уже был переименован) была показана большая литературно-музыкальная композиция "Пути-дороги".

Под барабанную дробь на зеленое поле стадиона, держа в руках микрофоны, вышли два чтеца: юноша и девушка.

— Двадцать пятого октября тысяча девятьсот семнадцатого года в России вспыхнула революция! — сказал Чтец, обращаясь к зрителям.

— Рабочие и крестьяне взяли власть в свои руки! — добавила Чтица.

— Царь был свергнут! — сообщили они вместе.

На этих словах вышедший из помещения служебной столовой хор окружил Чтеца и Чтицу и пропел песню "Мы кузнецы, и дух наш молод". Когда хор замолчал, Чтец сделал несколько шагов вперед и очень громким голосом произнес:

Чтица тоже сделала несколько шагов вперед, посмотрела, стоит ли она на одной линии с Чтецом, и когда убедилась, что стоит, продолжила мысль:

Они оба повернулись лицом к помещению столовой, откуда выехала колонна полуторок, груженных кирпичом, железом и тавровыми балками. На последней машине был сооружен макет будущего Периферийска.

Зрители ахнули. Они вскочили с мест, ринулись к барьерам, крича и ликуя. Энтузиазм был настолько велик, что никто не видел, как был задавлен Юрий Иванович Половинников, пропажа которого была замечена лишь через несколько лет, когда его кандидатуру выдвинули в горсовет.