Александр Хазин - И.О.

Он почувствовал, что покрывается холодным потом и где-то внутри возникает неприятное, сосущее чувство.

— Что с вами, Алексей Федорович? — спросил Вася, увидев, как его пассажир откинулся на подушки и тяжело дышит.

— Останови-ка машину… Хочу немножко пройтиться.

Алексей Федорович вышел из машины и жадно втянул в себя свежий вечерний воздух. Было совсем темно. Вдали над городом горели разноцветные электрические рекламы, приглашавшие всех покупать сосиски, пить шампанское и приобретать лотерейные билеты.

— Я лично, — сказал Вася, — когда читаю рекламу: "Пейте коньяк!", воспринимаю это как директиву.

Алексей Федорович ничего не ответил, ему показалось, что и Васька в последнее время разговаривает чересчур развязно.

Они находились на окраине города. В вечернем тумане смутно виднелось стоящее на холме здание больницы имени Кюхельбекера, которую почему-то недавно опять переименовали в Инфекционную больницу.

Глядя на нее, Алексей Федорович с грустью вспоминал славную кампанию по переименованию улиц, а затем учреждений, он вспомнил своего соратника по этому мероприятию товарища Половинникова. Как все странно закончилось: каждый день то тут, то там появляются снова старые таблички: Зеленая улица, Березовая аллея, Спиридоньевка, дошло дело до того, что стали снимать памятники, к которым раньше боялись прикоснуться и с которых прежде бывало даже голубиные следы снимали, вынеся перед этим специальное решение Персовета.

Глубокая печаль охватила Алексея Федоровича Голову. Впервые в жизни он почувствовал себя одиноким и неприкаянным, Он вынул из бумажника пакетик с таблетками, которые с недавних пор принимал, проглотил одну, поморщился и снова влез в машину.

— Домой, — сказал он коротко и поглубже запахнул пальто; ему было зябко и не по себе.

Алексей Федорович открыл своим ключом дверь, снял пальто, прошел в столовую, но есть не стал, а прилег на диван. Он подумал о том, что надо бы выключить настольную лампу и разодеться, но у него не было сил это сделать. Так хорошо было лежать на диване, слава богу, хоть дома все по-прежнему: тот же диван со спинкой, на нем семь штук слонов, абажур оранжевый над столом. Алексей Федорович почувствовал, что он совсем уже засыпает, как вдруг увидел, что дверь слегка приоткрылась и в комнату вошел мальчик лет десяти-двенадцати.

"Что за черт, — подумал Алексей Федорович, — что ему здесь нужно?"

Мальчик, с любопытством оглядываясь вокруг, подошел к столу и, с трудом взобравшись на стул, снова посмотрел вокруг.

Голова быстро поднялся и сел. Он хотел сказать что-нибудь резкое, возмутиться по поводу этого внезапного визита, но совершенно неожиданно для себя самого произнес:

— Здравствуй.

Мальчик вздрогнул, но сразу же улыбнувшись, тихо ответил:

— Здравствуйте.

Ты кто такой?

— Я?.. Алеша.

— Интересно. А отчество твое как?

— Федорович.

— Позволь, позволь, — вскричал Голова, — выходит, ты — Алексей Федорович?

— Конечно. А что?

— Ничего. Я ведь тоже Алексей Федорович. Здорово это получается. Ну, а скажи-ка твою фамилию.

— Моя?.. Голова.

Алексей Федорович испуганно посмотрел на мальчика, но тот все так же сидел на стуле, чуть-чуть улыбаясь.

— Это ты брось! Я — Голова.

— И я тоже — Голова, — упрямо сказал мальчик.

— Да как же это может быть? Ты, брат, что-то напутал. Вот, смотри-ка, мой паспорт…

И хотя Алексей Федорович твердо помнил, что паспорт его хранится в тумбочке, которая стоит в спальне у кровати, сейчас паспорт почему-то очутился у него, в руке, и это ему даже не показалось странным. Он протянул его мальчику.

— Видишь? Алексей Федорович Голова…

— Ну и пусть, — сказал мальчик, не посмотрев в паспорт. — А все равно я — Алеша Голова. У кого хочете спросите.

— Постой, постой… Мы сейчас все уточним.

— А чего мне уточнять?

— Есть у тебя какие-нибудь документы, характеристики. Может, отзыв есть?

— На кой они мне? — Мальчик весело рассмеялся. — Я же сам тут.

Разговаривая с мальчиком, Алексей Федорович чувствовал странное беспокойство, которое никак не мог объяснить. С одной стороны, мальчик его чем-то очень раздражал, с другой, он испытывал острую необходимость с ним разговаривать.

— Ты сам-то откуда родом?

— Из Люботина, — сказал мальчик.

— Постой, постой, — все больше изумляясь, спросил Алексей Федорович, — это что, под Харьковом?

— Ага.

Алексей Федорович вскочил на ноги и стал нервно шагать по комнате.

— Слушай, ты брось, понимаешь, дурака валять!.. Это я родился в Люботине. Там еще пруды такие есть… Постой, постой, как же они называются?..

— Ставки, — напомнил мальчик.

— Ага-га-га! Верно! Ставки. И вишен там было кругом, яблок — пропасть! Ты яблоки воровал?

— Конечно, воровал.

— Зеленые такие, аж скулы сводило.

— А спелые невкусно.

Мальчик совсем освоился. По-видимому, и ему было интересно разговаривать с Алексеем Федоровичем. Теперь, когда он повернулся, Голова увидел его курносое с веснушками лицо. Был он в белой полотняной рубахе, на голове носил картуз с чуть примятым козырьком. Мальчишка показался Алексею Федоровичу удивительно знакомым, но где они встречались, вспомнить не мог.

— А вы картошку в костре пекли?

— Не упомню, — сказал Голова, — вроде бы пек…

Мальчик чуть прищурил глаза, наклонился к Алексею Федоровичу и тихо, одними губами запел:

— также тихо подхватил Голова и очень удивился, что помнит эту песню. И они вместе пропели или скорее прошептали еще две строчки:

Алексей Федорович и сам не понимал, почему ему так приятно напевать эту старую, черт его знает какой давности песню и почему его тянет к этому странному мальчику.

— А лошадей вы в реке купали?

— Купал.

— А стреляные гильзы собирали?

— Собирал! — воскликнул восторженно Алексей Федорович, вспомнив, что он действительно собирал стреляные гильзы, когда белые удирали из Харькова и когда люботинские пацаны разбирали шпалы на сороковом километре.

— Чтой-то, дяденька, я вас не припомню, — сказал мальчик, отвечая его мыслям, — может, вас там и не было.

— Был я там! — крикнул Голова, возмущенный развязным и наглым мальчишкой.

— Нас, пацанов, туда батька мой повез. На паровозе, — объяснил мальчик.

— Мой батька! Федор Голова, машинист депо!

— С усами? — запальчиво спросил мальчик.

— По-моему, с усами, — неуверенно ответил Голова, — а может, и нет…

— Дяденька, а вы правда из нашего Люботина?

— Правда. Я уже потом сюда, в этот город переехал.