Анатолий Злобин - Самый далекий берег

— Ну и окоп, — восхищенно сказал Шмелев, осматриваясь и притопывая ногами. — Царский окоп!

Окоп был самый настоящий, полного профиля. Земля под ногами чуть присыпана снегом, прочна как твердь. Стенки ровно поднимались вверх, в них сделаны ниши для гранат и патронов, бруствер приподнят, присыпан снегом, а по бокам две стрелковые ячейки для пулеметов, в плетне широкая дыра, чтобы стрелять, — действительно царский окоп, если царям когда-либо приходилось торчать в окопах.

— Гей, славяне! — выкрикнул Стайкин. Два солдаты вылезли из ячейки и легли наверху в снег.

Стайкин схватил горсть снега и принялся с остервенением тереть щеки. Джабаров отстегивал от пояса диски и гранаты, раскладывал свое добро по нишам. Шмелев прошел в ячейку, где стоял ручной пулемет. Окоп был глубокий, и приятно идти по нему, не пригибаясь. От земли исходит запах прелых листьев, старого, лежалого картофеля и еще чего-то такого, что может быть только запахом земли. Шмелев привстал на колено и, приникнув к земле щекой, ощутил ее теплую сырость.

Солдат идет по земле, копает в ней щели, окопы, блиндажи. Идет солдат по земле, зарывается в землю, и земля иногда спасает его, иногда нет. Идет солдат по земле, пашет ее солдатской лопатой, орошает солдатской кровью. Выкопает свой последний окоп и останется в нем навсегда, но земля все равно укроет его и схоронит, потому что это земля, которая дала жизнь и вскормила, только она вправе забрать ее. И тогда другие солдаты будут продолжать идти по земле, вскапывать ее и орошать своей кровью — вся родная русская земля от юга до севера изрыта окопами, потому что по земле прошла война и прошли солдаты.

Шмелев взялся за пулемет, поводил стволом вправо и влево, сколько позволяла дыра в плетне. Немцы шли по полю двойной цепью, всюду в прицеле были их серые фигуры.

Немцы двигались широкой дугой, охватывая Устриково с трех сторон, фланги продвинулись так далеко, что их уже не стало видно сквозь дыру.

Позади, в деревне, послышались звонкие шлепки, и вскоре на поле выросли яркие снежные кусты и донеслись звуки разрывов. Немцы залегли и подвигались вперед короткими перебежками. Огонь в цепи стал плотнее.

Шмелев припал к пулемету.

Первая цепь немцев вышла из зоны минометного огня, мины стали рваться на линии второй цепи, а первая пошла в рост. Было видно, как немцы бросали в снег пустые магазины, потом побежали. Вот и крик донесся — чужие лица с разъяренными пустыми ртами, — Шмелев нажал спуск. Приклад часто застучал о плечо. Ствол идет влево, диск вращается ровными толчками, Джабаров ловко меняет его, диск снова вращается толчками, а над черной плоскостью диска снежное поле, там мышиные фигурки всплескивают руками, падают, бегут назад, сталкиваются со второй цепью. Он уже не принадлежит себе, сама земля вытолкнула его, с криком навалился на плетень, рядом тоже навалились, плетень рухнул, пробежали по нему, под ногами снег, рыхлый, вязкий, ногам сразу тяжело, а чужие лица набегают, — гранаты туда, пули туда, и вас, гадов, туда, и мать вашу туда-растуда и еще дальше. Снег взметнулся, закрыл лица, потом опал, впереди уже не лица, а спины, но все равно — по спинам, по ногам. Догнали спины, пробежали сквозь них, разорвали цепь — вое перемешалось, закружилось на снегу. Оскаленный рот — бей! Хромовый сапог — бей! Толстый зад — бей! Бей и кричи, тогда легче бить.

Черный зрачок пистолета сверкнул в глаза. Кто-то больно ударил Шмелева в плечо, он увидел вспышку, что-то черное мелькнуло мимо, едва не задев. Раздался крик, Шмелев упал, впитывая лицом влажную прохладу снега. Рядом упал Стайкин.

Шмелев поднял голову. Немцы толпой уходили вI Борискино. Офицеры пытались там что-то сделать, размахивая пистолетами, но немцы все равно уходили.

— Разрешите доложить, товарищ капитан. Я не могу воевать в такой обстановке. — Стайкин отцепил флягу от пояса и потряс в воздухе. Фляга была пробита пулей, остатки вина тонкой струйкой пролились в снег.

— А жаль, — сказал Шмелев.

— Вы еще не знаете Эдуарда Стайкина, товарищ капитан. — Стайкин пошарил за пазухой, вытащил бутылку с яркой наклейкой.

Шмелев покосился на бутылку:

— Немецкий?

— Что вы, товарищ капитан. Я человек принципиальный и идейный. Французский коньяк. «Камю». Доставлен по прямому проводу из «Метрополя».

Шмелев повертел бутылку в руках, покачал головой и стал пить. Потом передал бутылку Стайкину.

— Осмелюсь доложить, товарищ капитан. Как говорил мой дружок парикмахер: «В этой войне — главное выжить». Храню его завет.

— Сюда бы его, — хмуро сказал Джабаров, перезаряжая магазин.

— Кого? Парикмахера? — удивился Стайкин. — Увы, Джабар, он не придет сюда, не побреет твою мужественную голову. Стукнуло в сорок втором под Москвой.

— Тогда пошли, — сказал Шмелев.

Они зашагали по полю, держа направление на церковь. На другой стороне поля немцы уходили в Борискино, вяло постреливая, чтобы показать, что они уходят не насовсем.

— Товарищ капитан, — Стайкин забежал вперед, — наблюдательный пункт на колокольне. Прикажите.

— Пожалуй, — сказал Шмелев.

— Там снайпер сидел. Вредил сильно. Мы с Маслюком из противотанкового в него били.

— Теперь уж не повредит, — заметил Джабаров.

Немецкий снайпер сидел в церкви и ждал, когда придут русские. Немец ждал также наступления ночи. Тогда он спустится с темной пыльной площадки, проскользнет через ограду, через шоссе и, может быть, проберется к своим. Этот план немец начал обдумывать сразу после того, как увидел, что русские захватили берег и он не успеет спуститься с колокольни. Что он будет делать, если придут русские, немец не знал и боялся думать об этом. В руках у немца была зажата снайперская винтовка, и он жалел, что у него нет гранат.

Внизу захлопали двери. Голоса русских гулко зазвучали под сводами церкви. Потом голоса смолкли. Шаги русских послышались на лестнице. В груди у немца стало холодно и тоскливо: он хорошо изучил эту лестницу и знал, куда она ведет. Немец сидел на второй площадке снизу, здесь было просторно и не так холодно, как на верхних площадках.

Сначала он наставил винтовку в отверстие, куда выходили ступени. Потом, не выдержав, полез наверх, на третью площадку. Немцу казалось, что он поднимается очень осторожно; и на самом деле он полз почти неслышно: это был опытный вояка, прошедший всю Европу. Однако немец был чересчур напуган и на повороте зацепил прикладом за телефонный провод, висевший в проеме лестницы. Провод закачался, но немец не заметил этого.

Русские были уже на первой площадке. Немец услышал голоса.

— Смотри, провод качается, — сказал первый русский.

— Разыгрываешь... — ответил второй.