Анатолий Злобин - Самый далекий берег

Маяк не работал третий год. Он был потушен в первые месяцы войны, когда немцы подошли с Елань-озеру. Маяк стал наблюдательным пунктом, и Сергей Шмелев часто думал о том, что на войне даже неодушевленные предметы могут превращаться в свою противоположность.

Прямая телефонная связь соединяла маяк со штабом бригады, а из штаба бригады шла в штаб армии — с маяка можно было заметить любое важное передвижение войск противника и за пять минут доложить о них хоть в Ставку. Впрочем, до сих пор сведения не шли дальше штаба армии: настолько будничными и неинтересными были они.

— Вижу лодку на Словати, — доложил Джабаров. — Разведчики едут.

Шмелев оставил стереотрубу и перешел на другую сторону площадки. Лодка плыла по Словати, и в ней сидели шесть человек.

— Наблюдай, Войновский, и не думай о всякой ерунде. — Шмелев кивнул Джабарову, поднял крышку и первым полез в люк.

...Они сошлись на переправе. Шмелев спрыгнул с лошади, а лодка мягко и неслышно врезалась в камыши. Стройный, с осиной талией капитан ловко, по-кошачьи прыгнул на берег и, почти не касаясь земли, пошел к Шмелеву. Пятеро остались в лодке. Все они были в брезентовых маскировочных халатах. Только капитан был в шинели с полевыми погонами. На корме сидел сержант с испуганным лицом, на коленях у сержанта стоял ящик с голубями.

Капитан в шинели подошел ближе. Шмелев приложил руку к фуражке и сказал:

— Капитан Шмелев.

— Чагода, — ответил капитан и принялся быстро, неслышно ходить вокруг Шмелева и дерзко разглядывать его. — Так это ты и есть? Да?

— Да, это я, — ответил Шмелев.

— А это твой ординарец? — спросил Чагода и посмотрел на Джабарова, который стоял у лошадей.

— Совершенно верно, это мой ординарец.

— Татарин?

— Так точно, татарин, — ответил Джабаров.

— Как фамилия?

— Джабаров.

— Признавайся, Джабар, хочешь ко мне в разведку? Есть вакансия...

— Не могу знать, — ответил Джабаров и посмотрел на Шмелева.

— Не выйдет, — сказал Шмелев.

— Так, так. — Чагода вое ходил вокруг да около и хитро улыбался. — Так ты и есть Шмелев? Сергей Шмелев? И ты меня не узнаешь?

— Чагода, Чагода... — Шмелев поднял голову и посмотрел на него. — Ах, Чагода... Нет, не помню.

— А майора Казанина помнишь?

— Казанина? Майора? Нет, никогда не знал.

— Брось прикидываться. Мы же с тобой в штрафбате служили. Помнишь фанерный завод?

— Ах, фанерный?.. Ни разу не был. И в штрафном не служил.

— Боишься признаться? Дело прошлое. Я тебя хорошо запомнил. Помнишь, как он нас по стойке смирно держал? Крепкий был мужик, сила.

— Чего привязался? Говорят тебе, не служил.

— Выходит, это не ты? — разочарованно спросил Чагода.

— Выходит, не я...

— Ладно, еще послужишь, — Чагода подошел к Шмелеву и сильно хлопнул его по плечу. Рука у него была тяжелая.

Шмелев засмеялся и тоже хлопнул Чагоду.

— Если с тобой — согласен.

— Ладно. Тогда на лодке тебя прокачу. Поехали на маяк.

— Просматривается с того берега. Сейчас выходить опасно.

— Опасно? — Чагода схватился за живот и раскатисто захохотал. — Ох, уморил! До немца тридцать километров, а он — опасно... До передовой триста метров, а до немца тридцать километров — вот потеха.

С мрачным видом Шмелев слушал издевательства Чагоды: к этому он тоже привык с тех пор, как попал сюда.

Чагода перестал смеяться.

— Слушай, капитан, ты всегда такой сердитый?

— Какой есть, — ответил Шмелев.

— А ухой моих орлов угостишь?

— Уха будет, — Шмелев улыбнулся.

— Куц, — крикнул Чагода, — оставь в лодке человека. Остальные — к маяку.

— Есть, — ответил Саша Куц, и разведчики в лодке зашевелились, поднимая мешки и автоматы.

Шмелев и Чагода пошли к маяку. Джабаров пропустил их и повел лошадей следом.

— Хороший парень, — сказал Чагода, оглядываясь на Джабарова. — Отдай. Ты ведь в первом се бою его угробишь. А у меня в штабе он целей будет. Отдай мне.

— Никогда!

— Ладно: уговорил. Если бы не ты, взял бы его к себе. А у тебя не возьму.

— Хочешь, подъедем? — спросил Шмелев, добрея.

— Люблю по земле ходить. — Чагода снова оглянулся и посмотрел на лошадей. — Хороший у тебя вороной. Всем вороным вороной.

— Нравится? Бери. И сена дам.

— Богато живешь. Князь удельный.

— Что ж еще на этом проклятом берегу делать? Косим сено, лошадей холим, рыбу ловим, наградные листы друг на друга пишем.

— Молодец. А еще что?

— Жалеешь? — Шмелев усмехнулся.

— Послушай, капитан. Ты вспоминай. Что было в мирной жизни, то и вспоминай. Помогает.

— Не могу. Забыл.

— А ты попробуй. Раз в такое место попал, придется попробовать.

— Отвяжись.

— А я гражданку всегда вспоминаю. Эх, красиво жили...

— Отвяжись, тебе говорят, — Шмелев посмотрел назад, на дорогу, где шли разведчики. — Куда они пойдут?

— Туда, на шоссе. Чуть поближе Устрикова.

— Там есть один скрытый подступ. Поднимемся на маяк. Я тебе покажу.

Лодка уходила в сумерках. Волны мерно выбрасывались на берег и несильно качали лодку. Куц стоял на корме. В руках у него ракетница. Двое — на веслах.

— Смотри, Сашка! — кричал Войновский Куцу. — Не пей сырой воды. Кутай шею шарфом, а то простудишься!

— Передай привет папе и маме, — ответил Куц. — И еще Комягину.

— Эх, жаль, Борька не пришел.

— Не беда, утром увидимся. Встречайте нас утром. — Куц хотел толкнуть лодку от берега.

— Стой! — крикнул Чагода. — Плюнь через левое плечо.

— Зачем, товарищ капитан?

— Лейтенант Куц, отставить разговоры. Приказываю плюнуть через левое плечо.

Куц пожал плечами и плюнул в озеро.

— Я тебе дам — встречайте. Только вернись у меня. Сразу получишь пять суток. — Чагода подошел к самой воде и резко толкнул лодку ногой.

Лодка закачалась на волнах, потом гребцы развернули ее носом вперед, и она пошла, плавно поднимая и опуская корму. Куц обернулся и помахал ракетницей.

— Если что, топите лодку на день в камышах, — крикнул Чагода. Куц часто закивал головой.

Лодка быстро удалялась. Сначала не стало видно весел, потом головы разведчиков и лодка слились в одно серое пятно, потом серое пятно слилось с темной водой и стало постепенно растворяться в ней.

— Теперь ты видишь, — сказал Шмелев, обращаясь к Войновскому и продолжая разговор, начатый утром, — как можно попасть на тот берег?

— Да, — приглушенно ответил Войновский. Он стоял, подавшись вперед, и смотрел в озеро — глаза его стали еще больше.

Шмелев отвернулся, будто заглянул по ошибке в чужую дверь. Провожать всегда тяжелее, чем уходить, но всегда кто-то уходит, а кто-то остается. Есть только те, кто уходит первым, — последних нет. Мелькнул последний вагон, тускло засветились открывшиеся рельсы, и красный огонь вспыхнул на стрелке. Ненадолго. Придет другой состав, светофор выпустит зеленый луч — и все начнется сначала. Ведь и для тех, кто остается на берегу, уготована та же дорога.