Александр Кулешов - Ночное солнце

Но Чайковский уже снова говорит с начальником политотдела:

— Бери всех наличных людей и постарайся побыстрее справиться.

— Товарищ генерал-майор, — раздается за спиной у Чайковского голос начальника штаба, — осмелюсь заметить, что не согласен с вашим решением. Мы обнажаем правый фланг майора Таранца и, что сугубо важно, оставляем без подкреплений и без резерва его левый фланг.

— Там гибнет совхозное имущество, Воронцов, вы же слышали, — глухо говорит Чайковский.

— Товарищ генерал-майор, — настаивает начальник штаба, — я понимаю, но главное для нас — учения, а не совхозные дела. Если мы сошлемся на это, командование не снимет с нас ответственности за невыполнение приказа и возможный срыв выполнения задачи.

— Не снимет, — соглашается генерал Чайковский и смотрит прямо в глаза полковнику Воронцову, — а кто снимет с нас ответственность за то, что мы в трудную минуту отказали людям в помощи?

— Товарищ генерал-майор, — твердо говорит Воронцов, — будь то учение или бой, мы не вправе ставить под угрозу выполнение приказа. Это долг офицера.

— А выручать советских людей из беды, товарищ Воронцов, это долг коммуниста. Я отвечаю перед командованием, но прежде всего перед партией и народом. Командующий поймет. У него тоже есть партбилет, — очень тихо говорит генерал и добавляет: — Считаю разговор оконченным.

— Я вынужден доложить о вашем решении начальнику штаба «северных», — говорит полковник Воронцов.

Но комдив даже не оборачивается.

И тогда со своего места поднимается посредник генерал Мордвинов, доселе молча следивший за разговором, и громко восклицает:

— Даю вводную: в результате внезапного артналета дальнобойной артиллерии «южных» в районе совхоза Прировненский уничтожено более роты десантников из состава части майора Таранца. Передайте! — поворачивается он к своему радисту.

Получив приказ, командир батальона капитан Осипов начинает действовать. Быстро и умело. «Погибшие» в результате артналета дальнобойной артиллерии десантники самоотверженно включаются в работу по спасению имущества совхоза.

БМД берут на буксир сельскохозяйственные машины и, борясь с течением, вытаскивают их на высотки. Не обращая внимания на ледяную воду, солдаты врываются в коровники, выводят отчаянно мычащих, мечущихся животных, выносят на руках тонконогих телят, по цепочке передают плотные кубы спрессованного корма.

В это время набухшие тучи наконец разражаются ледяным, смешанным со льдом дождем. Усилившийся ветер хлещет людям в лицо. По воде начинают ходить высокие волны, они катят обломки, доски с гвоздями. Уже несколько человек получили ушибы, порезы, споткнулись и с головой окунулись в воду.

Саперы стараются восстановить линию электропередачи. Они поднимают упавшие столбы, ловят те, что вода уносит, ставят подпорки, растяжки. Порой столбы снова падают, увлекая за собой людей, образуя невообразимую путаницу проводов. Приходится начинать все заново.

Заместители по политчасти, комсгрупорги возглавляют самые трудные участки.

Директор совхоза, стоя на берегу, молча наблюдает за работой десантников. Его покрасневшие глаза слезятся, он вытирает их рукавом.

Секретарь райкома облегченно вздыхает.

— Спасибо, полковник, — говорит он, пожимая руку Логинову, — век не забудем.

— Не меня благодарите, — хмурится начальник политотдела, — их.

Он указывает на десантников, посиневших от холода, промокших насквозь, испачканных в иле, поцарапанных, изможденных, но ни на секунду не прекращающих работу, и, повернувшись к капитану Осипову, говорит:

— Я поехал на левый фланг, капитан, к Таранцу.

— Может, вам лучше здесь остаться, товарищ полковник? — спрашивает секретарь райкома. — Тут ведь дело такое, самое место для комиссара.

— Не беспокойся, секретарь, — усмехается Логинов, — ты же видишь. Люди знают, что им делать. И все они коммунисты или комсомольцы. А там я нужнее, там я должен объяснить гвардейцам, почему к ним помощь не придет, почему и без помощи должны выстоять. И рассказать, чем их товарищи занимаются.

Он садится в свою боевую машину и закрывает люк.

Машина пускается в свой долгий и опасный путь. Начальник политотдела внимательно следит за местностью. Взгляд его перебегает от предмета к предмету, цепко задерживаясь на всем подозрительном. Но мысли его заняты предстоящей работой. Он продумывает каждый свой шаг, который надо будет сделать, прибыв на место. Вспоминает людей, оценивает их возможности. Незаметно набегают воспоминания…

С какими только невероятными случаями не сталкивается политработник! Хоть такой, например, происшедший незадолго до учения.

Начальнику политотдела докладывают, что солдат второй роты гвардии рядовой Рукавишников собирается в самоволку.

— То есть как собирается в самоволку? — спрашивает полковник Логинов взволнованного замполита. — Что значит «собирается»? Он что, объявление об этом вывесил?

— Никак нет, товарищ гвардии полковник, его товарищ доложил. Пришел, говорит: «Я хоть и друг, а здесь считаю нужным доложить, а то этот… ну, словом, дурак совсем пропадет».

— Погодите, замполит, докладывайте все по порядку.

Замполит доложил. Оказалось, что в далеком уральском городке, откуда Рукавишников был родом и где живет его семья, младший брат солдата ввязался в драку, кого-то избил, и его будут судить. А Рукавишникова должны принимать в комсомол.

«Поеду, так ему, подлецу, морду набью, что он не в тюрьму, а в больницу на год ляжет, — негодовал Рукавишников, — он же всю жизнь поломал и себе и мне, выходит».

Рукавишников рассуждал так: брата посадят, а кто же тогда родственника уголовника примет в комсомол? Да еще оставят ли в ВДВ?! А ему без ВДВ жизни нет. Первый разряд по парашютному спорту имеет, может, в училище пойдет…

А брат, подлец, таким тихоней всегда был, пятнадцать лет щенку, а не успел Рукавишников-старший в армию, тот себя и показал: избил один троих, бугай здоровый, по боксу разряд имеет.

Рукавишников считал, что жизнь его кончена, он понимал, что ни с того ни с сего, тем более накануне учений, его не отпустят, и решил сам слетать домой и расправиться с братом.

Со временем он бы сообразил всю нелепость такого поступка, горько жалел бы о сделанном. Но поздно. Рукавишников поделился своим решением с ближайшим другом, а тот после мучительных колебаний решил, что надо доложить замполиту. Таков его долг, как истинного друга.

— Вызовите ко мне солдата, — приказал полковник Логинов.

Когда Рукавишников явился, он долго смотрел на него. Не требовалось быть столь глубоким знатоком людей, каким был полковник, чтобы определить, насколько измучен солдат. Казалось, он держит себя в руках из последних сил. Под глазами залегли синие тени. Тоскливый взгляд устремлен в пространство, пальцы дрожат…