Александр Грог - Время своих войн 1-2

— Никто не может быть бессмертен, даже у бессмертного какая–то сущность должна каждый раз умирать, иначе он не живой. То, что живешь, понимаешь только когда умираешь. Каждый раз, раз за разом!

Петька — Казак немножко псих, иногда на него накатывает, и он говорит страшные, но правдивые вещи. Словно действительно имеет чувство умирать с каждым убитым, не упуская случая подучиться. Известно, что всегда оставляет пленнику шанс. Нож и шанс. Нож настоящий, шанс призрачный.

— А бог?

— И бога нет, пока мы есть.

Хмурятся.

— Ты это брось, — суровится «Второй». — Бог есть! Бог, он всегда есть — хоть Аллах он там или Кришна. Он — во что верят, а исчезает с верой — вот тогда и уходит, чтобы вернуться в последний час.

— Бога нет! — упрямится Петька — Казак.

— Бог есть всегда — как бы он не назывался. Везде!

— Тогда бог на кончике моего ножа!

Петька — Казак подбрасывает нож и ловит на средний палец — острое как жало лезвие протыкает кожу, — течет по пальцу, по тыльной стороне кисти, потом к локтю и капает на доски пола, а Петька все удерживает нож, балансирует — веселится.

— А сейчас его там зажало, и он захлебывается моей кровью! — заявляет нагло. — Оспоришь? Или дать ему захлебнуться? Думай! Либо есть, и сейчас там, как вездесущий, либо его нет, и тогда переживать нечего?

— Бог есть и в твоей мозговой дотации не нуждается! — объявляет Змей, по обычаю ставя точку в разговоре.

И Петька притихает, по–детски сует палец в рот. Кто–то бросает на капли крови старый веник…

— Не все по морде, иногда и объясни! — бурчит Казак.

И «Первый» («Змей») говорит еще, будто вбивает гвозди — один в один.

— Мы только за счет веры держимся. Уйдет от нас вера — последнее уйдет. Не в бога верим, и не в половину его лукавую, во что–то покрепче. В то, что до нас было и после нас останется…

— С богом у меня полюбовные отношения, — едва слышно, ни на чем не настаивая, врет Петька. — Я не верю в него, он в меня!

— Кому молится Бог, когда ему самому худо? — задумчиво спрашивает Извилина.

— Этого не знаю, но догадываюсь — о чем просит.

— И о чем же?

— Оставьте миру лазейку! — говорит Седой.

Кто знает, может, некая Сущность или малая часть от Этого наблюдала за ними, и позволила себе улыбнуться — веселили «Его Величество Неясность» все эти разговоры, и множество других, происходящих в разных концах света. Как всякие ухищрения людей в стремлении избежать того, что избежать нельзя…

Бог копирует не тех, кто ему поклоняется, он с теми, кто за счет своей выдумки одевает его в плоть и кровь. Как человек хочет походить на выкроенного им Бога, так и Бог подстраивается под выдумку. Человек должен отодвигать от себя Бога, как некий идеал, к которому надо стремиться, и чем, на первый взгляд, недосягаемее он, тем мощнее можно взять разгон в попытке его догнать. Не ради ли этого когда–то человек в собственных сочинениях означил Бога как «свое подобие»? Думал, что Богу приятно то, что ему подражают? Верно так. Кому бы такое не льстило? Человеку, например, льстит.

Казак в бога не верит — бог связывает, препоны ставит, сомнения — любит волю и ножи.

Разведчикам дается полная свобода задумок и свобода в выборе снаряжения, чтобы эти задумки реализовать Если считаешь, что облегчит задачу нечто нестандартное, неуставное, то почему бы и нет? Это ему в тылу врага, в отрыве от своих баз, выполнять задание, а какими методами — дело твое, главное, чтобы задача была выполнена. Потому, кроме основного снаряжения, определенного на группу решением командира (по задаче), каждый подбирает себе сам — по любви, по умению. Нож — обязательная принадлежность разведчика. Не штык–нож от автомата Калашникова, чьи изыскания в сторону универсальности превратили этот, когда–то замечательный инструмент, в нечто многофункциональное, но едва пригодное основной цели — убийства человека человеком, а свой особый — нож разведчика.

Казак не единственный, кто носит с собой два ножа. Когда–то, во времена относительно мирные, был и третий — стропорез, крепился поверх запаски. Но с мирными временами исчез сперва запасной парашют, а потом и само понятие выброски. Практически ни одна из боевых задач последних тридцати лет не решалась с помощью парашютного десантирования. В немалой степени по причине, что пришлось бы десантироваться в условиях горной местности, а треть десанта уже на начальном этапе переломали бы себе ноги, но в большей все–таки с прогрессированием наземной техники слежения, с появлением переносных ракет. Проблемы доставки взяли на себя вертолеты, способные идти над самой землей используя складки местности и путать противника — выполнять ложные посадки.

И ни одна техника не способна заменить ножа. Так думается, когда греешь, ласкаешь, поглаживая ладонью гладкость бамбукового обрезка, который плавно переходит на длинный острейший шип, и потом не решаешься с ним расстаться, некоторое время таская с собой. Нож бамбуковый входит в брюхо ничуть не хуже металлического, тут с ним только финка может соперничать — но она вне подражаний, недаром нож разведчика почти полностью ее копирует — легка удачлива, в межреберье входит, словно заговоренная, ничто ей не мешает, сама что надо отыскивает… Недаром первый штык–нож к автомату Калашникова похож на нее лезвием, все–таки еще близко к практике — к большой войне. У Петьки — Казака до сих пор есть такой — переделка. Только рукоять обточена (задник), и шланг резиновый на нее натянут, да от металлических ножен отказался — слишком звучные. Но дульное кольцо, что у самого лезвия, оставил. Сам не понимает — зачем? не для красоты ли? — ладони давно не потеют, не скользят, без упора работает — не нуждается, да и человека знает.

Сунь нож, куда следует, и ни вскрика — охнул, сдулся, осел, мелкой дрожью ноги подернутся, как нежданной рябью средь глади озера, и тут же затихнет, словно не было ничего. Спокоен человек, впервые по–настоящему спокоен…

— Надо бы опять общее для всех.

— Туда, где Макар телят не пас?

— Согласен, но чтобы исключительно по причине отсутствия Макаров, а не телят. На последнем общем так исхудал, домой заявился — сын двери не открывал: «ты, — говорит, — мумие шагай в свою пирамиду!»

— Это от загара! Говорили же тебе — меньше жарься, в России потом демаскируешь. Панамку носи!

— Я не виноват — ко мне так липнет!

— Кремом мажься! Сейчас такие есть — ниче не липнет, даже бабы!..

— Теперь сами влипнем — вон, смотри на Серегу, манеру узнаешь? Давно такое было? Что–то легендарное задумал… Сергеич, подтверди!

— С легендами не борюсь, — говорит «Пятый» чуточку рассеянно: — Внедряю!

— Угу! Сильные правде не изменяют. Они изменяют саму правду! — как обычно безапелляционно объявляет Лешка — Замполит.