Макс Фрай - Мой Рагнарёк

Скоро ведь людей не останется вовсе. Для того ты и вернулся, я правильно понимаю?

– Поживем – увидим. – Неопределенно хмыкнул я. – Прощай, киска!

– Мне было приятно убить тебя, Владыка. – Неожиданно сказала она. – Мое счастье было коротким – всего несколько секунд! – но это лучше, чем ничего.

– Правда? – Удивился я. – Что, неужели я был такой законченной сволочью?

– Нет. – Вздохнула Сфинкс. – Но я успела возненавидеть тебя, Владыка.

Когда-то ты заставил меня возникнуть из небытия, твое необузданное воображение придало мне этот уродливый облик, ты пожелал, чтобы в моем зверином теле поселились сердце настоящей женщины и ясный разум мудреца – просто потому, что тебя это забавляло…

А потом тебе все надоело, и ты исчез, а мне пришлось несколько тысяч лет скитаться по этой пустыне, изредка развлекая себя беседой с заплутавшими путниками. Я тосковала по тебе, а теперь ты пришел – и опять уходишь.

Ничего не изменилось. Зачем все это?

– Чтобы было. – Я пожал плечами. – Тогда мне действительно казалось, что этот прекрасный мир станет еще забавнее, если в нем появится существо вроде тебя…

Насколько я припоминаю, я много чего тогда натворил, и твое рождение – далеко не самая большая трагедия! Впрочем, если тебе так уж не нравится твое существование, можешь исчезнуть, я не против!

Несколько секунд я с равнодушным недоумением созерцал следы огромных львиных лап на сияющем песке. Сфинкса больше не было. Она исчезла мгновенно, я даже договорить не успел.

– Ну что ж, – грустно улыбнулся я, машинально поглаживая белую шерсть Синдбадапешехода, – будем считать, что под этим великолепным небом никогда не бродили Сфинксы. Выдумки все это… и, судя по всему, именно мои дурацкие выдумки!

Верблюд повернул ко мне свою потешную морду. У него были удивительно умные глаза, такие же золотистые, как у Сфинкса. Под его снисходительным взглядом я почувствовал себя напроказившим школьником. А потом дромадер медленно зашагал по волнистой поверхности пустыни. Солнце стояло в зените, так что определить направление было совершенно невозможно. Но я мог поклясться, что умница Синдбад отправился именно на север, в полном соответствии с рекомендациями исчезнувшего Сфинкса. Через несколько часов, когда белоснежное светило все-таки начало медленно отползать к западному горизонту, я окончательно убедился, что так оно и было: мы шли на север – куда же еще!

Иногда моя судьба на время забывает о своей природной стервозности и делает мне удивительные подарки. Первые несколько дней путешествия по пустыне оказались как раз таким подарком – головокружительно, по-купечески щедрым. Мои дни были полны сладкого одиночества, не замутненного ни воспоминаниями о прошлом, ни беспокойством о будущем, ни чьим-то утомительным обществом – верблюд, на спине которого едешь, хорош хотя бы тем, что его присутствие можно не принимать в расчет! – ни даже физическими ощущениями: ни палящие лучи полуденного солнца, ни обжигающий холод, приходящий вместе с темнотой ночи, ни вынужденная неподвижность, ни ритмичное раскачивание верблюжьей спины не причиняли мне ни малейшего неудобства. Я почти отсутствовал, так что испытывать какие-то неприятные ощущения, вроде бы, было некому. Впрочем, время от времени я все-таки ненадолго появлялся – чтобы восхищенно оглядеться по сторонам, в очередной раз понять, что в том языке, которым я привык пользоваться, нет слов, чтобы описать окружающее меня великолепие, и снова отступить в уютную тишину небытия. Это продолжалось целую вечность – впрочем, если измерить эту самую вечность числом солнечных закатов, она окажется всего лишь одной коротенькой неделей.

Но один из закатов разбудил меня по-настоящему. Впрочем, меня вывело из оцепенения отнюдь не сладострастное буйство багровых оттенков на горизонте, а рев моторов аэроплана, который нахально пронесся буквально в нескольких метрах от моей макушки. Я тут же вспомнил игрушечный самолетик, рассмешивший меня незадолго до встречи со Сфинксом – кажется, он был сильно уменьшенной копией этого самого аэроплана. В всяком случае, я узнал сине-бело-красные круги на крыльях и черного кота с желтым бантом, нарисованного на хвосте, такое ни с чем не перепутаешь! Мой волшебный щит, о котором я успел было позабыть – все эти дни он болтался на своем шнурке где-то над моей головой, ничем не напоминая о своем существовании – забеспокоился и полез меня защищать: на всякий случай, я полагаю… Щит занял выжидающую позицию напротив моего лица, так что я не успел как следует рассмотреть загадочный аэроплан. Через несколько секунд мой защитник убедился, что опасность мне не угрожает, и вежливо переполз повыше, но никакого аэроплана я уже не увидел – только небольшое серебристое пятнышко, почти неразличимое на фоне такого же серебристого неба.

– Да ты, брат, паникер! – Весело сказал я щиту. – Не дал мне посмотреть на самолетик…

Собственный голос порядком меня удивил: он был хриплым и каким-то безжизненным.

Впрочем, я тут же вспомнил, что просто давно им не пользовался – кажется, еще никогда в жизни мне не удавалось молчать так долго!

Потом я с удивлением обнаружил, что меня наконец-то посетили простые человеческие желания: мне вдруг захотелось есть и спать, более того – мне еще и в туалет приспичило!

– И что мне теперь делать, дорогие мои? – Спросил я, обращаясь не то к щиту и верблюду, не то к каким-нибудь незримым и непостижимым силам, управляющим ходом всех событий во Вселенной. Ответа, разумеется, не последовало. Впрочем, Синдбад тут же послушно остановился и опустился на землю, чтобы дать мне возможность спешиться. Я с тупым интересом проследил, как мои ноги, одна за другой, ступили на светлый песок. Потом на песке оказалась и моя задница: ноги наотрез отказывались удерживать тело в вертикальном положении – отвыкли, надо полагать…

– Вообще-то, мне наверняка полагается какой-нибудь походный дворец с хорошей постелью и чистым сортиром, если уж я такой великий начальник! – Мечтательно сказал я. Ничего не произошло, и я немного огорчился: в глубине души я наивно надеялся, что каждое мое слово теперь будет тут же получать немедленное материальное воплощение! Синдбад ткнулся влажным носом в мое колено, убедился, что я обратил на него внимание, и потянулся мордой к небольшому кожаному мешочку, висящему на его шее – до сих пор я так и не удосужился обратить внимание на это украшение.

– Ты хочешь, чтобы я в нем порылся, да? – Понимающе спросил я. Верблюд энергично мотнул головой. В его глазах ясно читалось умиленное: "умница ты моя!" Я осторожно снял с его шеи мешочек, мельком удивился его неожиданной тяжести, торопливо потянул тонкий шнурок. Шнурок, разумеется, тут же затянулся еще туже: никуда не денешься, мое знаменитое везение! Так что следующие пять минут я посвятил вдумчивым манипуляциям с завязками – как еще ногти не сломал… Воспоминание о героической борьбе Александра Македонского с Гордиевым узлом посетило меня с некоторым опозданием: вредный шнурок как раз начал поддаваться, так что рубить его на куски было уже ни к чему. В мешочке я обнаружил небольшой кувшинчик, довольно небрежно вырезанный из цельного куска какого-то незнакомого мне зеленоватого камня – впрочем, я никогда в жизни не был великим знатоком минералов! Я удивленно посмотрел на верблюда.