Макс Фрай - Мой Рагнарёк

– Я могу показать тебе твой мир, Владыка. – Кивнул Джинн. – Но я опасаюсь, что это зрелище испортит тебе настроение.

– Очень может быть, что испортит. – Кивнул я. – Но это не имеет значения.

Все уже произошло, вне зависимости от того, получу я наглядные доказательства случившегося, или нет… И потом, мне это даже полезно – утратить последние иллюзии. А то мне до сих пор кажется, что в эту игру с последней битвой можно играть вполсилы, и только до тех пор, пока не позовут домой обедать. Так что давай испортим мое драгоценное настроение, чтобы до меня наконец дошло, что никакого "домой" больше не существует, да и "обедать" меня уже никто никогда не позовет… разве что ты, дружок!

– Я понимаю тебя, Владыка. Все люди так устроены: они ничему не верят, пока не увидят собственными глазами. А в тебе все еще довольно много человеческого. Думаю, ты долго скитался по миру в этой личине.

– Не сомневаюсь. – Усмехнулся я. – Уж больно уютно я себя в ней чувствую.

Ужасно не хочется переодеваться.

– Все равно прийдется. – Сочувственно сказал Джинн. – Но я уверен, что тебе даже понравится снова обрести себя. Впрочем, тебе, наверное, не обязательно спешить – пока… Ладно, выбирай: что ты хотел бы увидеть в первую очередь?

– Нью-Йорк. – Решительно сказал я.

– Какое смешное название! – Одобрительно заметил Джинн.

Мой выбор порядком огорошил меня самого: я никогда не жил там подолгу. С этим городом меня ничего не связывало – или почти ничего. Разве что, несколько досконально обследованных мною кварталов Сохо, огромные стеклянные окна художественных галерей, в которые мне никогда не хотелось заходить – чтобы не разочароваться, увидев вблизи полотна, таинственными смутными пятнами мерцающие в сумерках – и еще нежно любимый мною "Клуб-88" в Гринвич-Виллидж, и безумные выпуклые глаза еще живой, но уже обреченной на смерть от умелой руки повара диковинной рыбы на базаре в Чайна-Тауне – заглянув в них, я содрогнулся от неописуемого холода, ощутив на собственном затылке ровное дыхание смерти и внезапно понял, что мы с этой выставленной на продажу рыбиной были в одной лодке, так что я не могу позволить себе роскошь ее пожалеть – как, впрочем, и она меня…

Вообще-то мне было вполне хорошо в те дни, когда я шатался по Нью-Йорку, но тогда у меня был такой смешной период жизни: мне везде было вполне хорошо… Одним словом, Нью-Йорк никогда не был моим городом. Впрочем, оно и к лучшему: по крайней мере, мне не грозил жестокий приступ сентиментальной хандры. С другой стороны, Нью-Йорк всегда был самым живым, суетливым, безумным, неуютным – самым человеческим городом планеты, со всеми вытекающими последствиями. Поэтому я решил, что мне будет вполне достаточно убедиться в том, что Нью-Йорк закончился – если нет его, значит вообще ничего больше нет.

Пока я предавался размышлениям, Джинн извлек из небытия какую-то странную штуковину. В первый момент мне показалось, что предмет здорово похож на портативный телевизор, совмещенный с магнитофоном и радиоприемником, этакий дачный вариант, у меня самого когда-то был подобный. Приглядевшись, я понял, что слово "похож" в данном случае не совсем уместно: это и был переносной телевизор фирмы "SHARP", произведенный в почти доисторические времена, чуть ли не в шестидесятые годы – судя по незамысловатому дизайну.

Впрочем, простота дизайна с лихвой окупалась великолепными узорами: допотопный аппарат был тщательно разрисован чьей-то умелой рукой – совсем как пасхальное яйцо, только в другой манере.

Этот изысканный и одновременно грубоватый орнамент скорее был бы уместен на страницах какого-нибудь очередного кодекса исчезнувших Майя, чем на черной пластмассе телевизора, но такое несоответствие только усиливало впечатление. Джинн деловито разматывал аккуратно скрученный провод – можно подумать, что у него под рукой была розетка!

– Только не говори мне, что нам прийдется подключать этот аппарат через твою задницу! – Нервно рассмеялся я. – И, уж тем более, через мою.

– Можно и через задницу, Владыка, и даже через твою, если пожелаешь. – Невозмутимо усмехнулся Джинн. – Но это не обязательно. Достаточно будет, если я просто возьму конец этой штуковины в руки… Между прочим, мне впервые приходится иметь дело со столь странным устройством. Полагаю, это именно твое воображение заставило мое Зеркало Мира так преобразиться. Так бывает.

– Да уж… – Я удивленно покачал головой.

Джинн тем временем зажал штепсель в своем призрачном кулаке. Маленький экран тут же засветился голубоватым сиянием. Потом он снова потемнел, но это была совсем другая темнота – почти непроглядная чернота ночного города, в котором внезапно погасли все осветительные приборы. В тусклом свете ущербной луны я с грехом пополам разглядел очертания небоскребов – вполне достаточно, чтобы понять, что мне показывали именно Нью-Йорк: такое ни с чем не перепутаешь!

– Можно посмотреть подробнее? – Сам не знаю, почему я перешел на шепот. – Увидеть какую-нибудь улицу – ну хоть Бродвей, что ли…

– Можно. – Кивнул Джинн. – Хочешь проверить, нет ли там прохожих? Можешь мне поверить: никаких прохожих больше нет. Нигде, в том числе, и в Нью-Йорке.

– Верю. – Вздохнул я. – Но лучше уж увидеть это своими глазами, чтобы убедиться раз и навсегда.

Потом я вглядывался в смутные пятна темноты на экране, пока мои глаза не отказались принимать участие в этом идиотском мероприятии. Разумеется, никого я так и не увидел, на улицах Нью-Йорка было темно и пусто. Никаких видимых разрушений я не заметил: с домами все было в порядке, и многочисленные автомобили, запрудившие проезжую часть, хоть и стояли на месте, но производили впечатление совершенно целых. Не было ни пожаров, ни взрывов, ни искалеченных тел – вообще ничего из ряда вон выходящего. Можно было подумать, что все жители Нью-Йорка просто внезапно решили, что ночью надо спать, а не жечь зазря электричество. Впрочем, вскоре я заметил, что какая-то жизнь там все-таки продолжается: на крыше огромного белого лимузина деловито суетилась белка – одна из нахальных нью-йоркских белок, серых, как крысы, но почти таких же очаровательных, как их рыжие европейские родственники, неописуемо дерзких и совершенно уверенных, что мир принадлежит только им – ну, разве что, еще воробьям, которых, впрочем, можно не принимать во внимание ввиду их ничтожных размеров.

– Белка. – Растерянно сказал я Джинну. Немного подумал и еще более растерянно добавил:

– Живая.

– Разумеется, живая. – Согласился Джинн. – Она же зверь, а не человек. А все происходящее касается только людей – по крайней мере, пока.

Мне почему-то стало гораздо легче.

– Как хорошо, что они еще прыгают, эти чертовы белки! – Искренне сказал я. – Слушай, ну их в баню, эти мертвые города! Лучше покажи мне какой-нибудь лес, океан… Вот, придумал. Покажи мне китов! Если есть киты, остальное приложится. В конце концов, считается, что на их спинах держится мир.