Робин Хобб - Странствия убийцы

Мы медленно подчинились. Я медленнее всех. Суставы Верити болели, тело его очень устало. Кеттл мрачно посмотрела на меня, когда я наконец встал рядом с ней.

– Раз ты все равно собирался это сделать, мог бы вложить себя в дракона Верити, – заметила она.

– Он бы мне не позволил. Вы бы мне не позволили.

– Да. Мы бы не позволили. А теперь дай мне сказать тебе кое-что, Фитц. Ты пожалеешь о том, что отдал. Со временем ты, конечно, восстановишь некоторые из этих чувств. Все воспоминания связаны друг с другом и, как человеческая кожа, могут восстанавливаться. Со временем, предоставленные самим себе, эти воспоминания перестали бы причинять тебе боль. Но в один прекрасный день тебе, может, захочется снова испытать ее.

– Сомневаюсь, – сказал я спокойно, чтобы скрыть собственную неуверенность, – у меня еще осталось вполне достаточно боли.

Кеттл подняла к небу морщинистое лицо и втянула носом воздух.

– Наступает рассвет, – сказала она, словно ощутила его приближение. – Ты должен вернуться к дракону Верити. А вы, – она повернула голову, чтобы посмотреть на шута и Ночного Волка, – должны пойти к краю каменоломни и проверить, не появились ли войска Регала. Ночной Волк, ты сообщишь Фитцу обо всем, что увидишь. Идите. И ты, шут. И оставь наконец в покое Девушку-на-драконе. Тебе пришлось бы отдать ей всю свою жизнь, и этого тоже было бы недостаточно. А раз так, не мучь ни ее, ни себя. Идите.

Они пошли, но все равно несколько раз оглянулись.

– Пойдем, – резко сказала мне Кеттл. Она поплелась назад, в ту сторону, откуда пришла.

Я следовал за ней и шел так же скованно, как она, через черные и серебряные тени камней, усыпавших каменоломню.

Она выглядела на все свои двести с чем-то лет. Я чувствовал себя еще старше. Тело болело, суставы трещали. Я поднял руку и почесал ухо. Потом резко отнял ее, раздосадованный своей глупостью. Теперь у Верити будет серебряное ухо. Кожа уже горела, и казалось, что далекие ночные насекомые начали гудеть гораздо громче.

– Кстати, я хотела сказать, что очень сожалею. Насчет твоей Молли и всего остального. Я пыталась предупредить тебя, – голос Кеттл вовсе не звучал огорченно. Но теперь я понимал это. Почти все ее чувства были в драконе. Она говорила о том, что она почувствовала бы раньше. Ей все еще было больно за меня, но она не помнила никакой собственной боли, с которой это можно было бы сравнить.

Я только тихо спросил ее:

– Теперь уже не осталось ничего личного?

– Только то, что мы скрываем от самих себя, – грустно ответила она. Потом оглядела меня: – Ты хорошо поступил в эту ночь. Очень хорошо. – Ее губы улыбались, но из глаз текли слезы. – Дать ему последнюю ночь юности и страсти. – Тут она заметила выражение моего лица. – Я больше не буду говорить об этом.

Остаток пути мы прошли в молчании.

Я сидел у теплых углей, оставшихся от костра прошлой ночи, и смотрел на рассвет. Гудение ночных насекомых постепенно сменилось утренними песнями далеких птиц. Теперь я слышал их очень хорошо. Это странно, подумал я, сидеть у костра и ждать самого себя. Кеттл ничего не сказала. Она глубоко вдыхала утренний воздух, пока ночь переходила в рассвет, и жадными глазами смотрела на светлеющее небо. Все это она вбирала в себя, чтобы вложить в дракона.

Я услышал шаги и поднял голову. Я приближался. Моя походка была уверенной и быстрой, голова поднята. Лицо мое было свежевымытым, мокрые волосы зачесаны и собраны в хвост воина. Верити хорошо позаботился о моем теле. Наши глаза встретились в утреннем свете. Я увидел свои суженные глаза, когда Верити оценил свое собственное тело. Я встал и машинально начал отряхивать одежду. Потом понял, что я делаю. Я не рубашку одолжил моему королю. Мой смех звучал громче, чем обычно. Верити покачал головой:

– Оставь это, мальчик. Тут уж ничего не исправишь. И в любом случае, я почти покончил с ним. – Он похлопал меня по груди моей ладонью. – Когда-то у меня тоже было такое тело, – сказал он мне, как будто я не знал. – Я совсем забыл, каково это. Совсем забыл. – Улыбка сошла с его лица, когда он посмотрел на меня, глядящего на него его собственными глазами. – Позаботься о нем, Фитц. Оно у тебя только одно.

Волна головокружения. Тьма взвилась перед глазами, колени дрогнули, и я сел, чтобы не упасть.

– Прости, – тихо сказал Верити, уже своим голосом.

Я поднял глаза и увидел, что он смотрит на меня. Я молча смотрел на него. Я чувствовал запах Кетриккен на моей коже. Тело мое было очень усталым. На мгновение возникло ощущение величайшей неправильности всего этого. Глаза Верити встретились с моими и приняли все, что я чувствовал.

– Я не буду ни извиняться перед тобой, ни благодарить тебя. Ни то ни другое не будет соответствовать тому, что ты сделал. – Он покачал головой. – И по правде говоря, как я могу сказать, что сожалею об этом? Это не так. – Он отвел глаза и посмотрел в небо. – Мой дракон поднимется. Моя королева зачала ребенка. Я прогоню красные корабли от наших берегов. – Он глубоко вздохнул. – Нет, я не сожалею о нашей сделке. – Он снова посмотрел на меня. – Фитц Чивэл, ты сожалеешь?

Я медленно встал.

– Я не знаю. – Я пытался понять. – Корни этого уходят слишком глубоко. Где бы я начал переделывать свое прошлое? Насколько далеко назад пришлось бы мне дотянуться, сколько всего пришлось бы мне изменить, чтобы изменить это или сказать сейчас, что не сожалею?

Дорога под нами пуста, — сообщил Ночной Волк. Я знаю. Кеттл тоже знает. Она просто хотела занять чем-нибудь шута, а тебя отправила с ним, чтобы он был в безопасности. Вы уже можете вернуться.

– Фитц Чивэл, с тобой все в порядке? – В голосе Верити звучало участие. Но оно не могло полностью скрыть триумф, который тоже звучал в нем.

– Конечно нет, – ответил я им обоим. – Конечно нет.

Я пошел прочь от дракона. У меня за спиной Кеттл нетерпеливо спросила:

– Вы готовы оживить его?

Тихий ответ Верити донесся до моих ушей:

– Нет. Еще не сейчас. Еще ненадолго я оставлю эти воспоминания себе. Еще ненадолго я останусь человеком.

Когда я проходил через лагерь, из своей палатки вышла Кетриккен. На ней были те же самые изношенные в пути туника и гамаши, что и накануне. Волосы ее были заплетены в короткую толстую косу. На лбу и в углах рта все еще оставались морщины. Но лицо ее мягко светилось, как драгоценная жемчужина. Обновленная вера сияла в ней. Она глубоко вдохнула утренний воздух и лучезарно улыбнулась мне.

Я поспешил пройти мимо.

Вода в ручье была очень холодной. Жесткие камыши росли вдоль одного берега. Я набрал полные ладони, чтобы как следует вымыться. Моя мокрая одежда была брошена в кусты на другой стороне ручья. Тепло зарождающегося дня обещало, что она скоро высохнет. Ночной Волк сидел на берегу и смотрел на меня, сморщив нос.