Робин Хобб - Миссия Шута

Стояла великолепная летняя ночь. Стрекотали насекомые, Малта, отфыркиваясь, пила воду. А я, наслаждаясь покоем и тишиной, впитывал эту теплую тихую ночь, укравшую цвета у травы и деревьев, окрасив их в черные с серыми пятнами тона, так что окружающий меня знакомый пейзаж казался загадочным и таинственным. Прохладный влажный воздух наполняли ароматы лета, дремавшие днем. Я сделал глубокий вдох и заставил себя на время забыть о своих человеческих заботах, погрузившись в миг настоящего, который вдруг превратился для меня в бесконечность. Мой Уит набрал силу, и я стал единым целым с бархатным великолепием ночи.

Уит дарит ощущение эйфории. Он похож и одновременно не похож на Скилл. Человек, обладающий Унтом, погружается в жизнь вокруг себя – я ощущал не только присутствие лошади, но и мириады насекомых в траве и даже могучую силу огромного дуба, тянувшего свои ветви к луне и ко мне. На склоне холма под кустом спрятался заяц. Я ощущал его неясное присутствие как человек, который вдруг начинает различать один определенный голос в шуме базарной толпы. Но что самое главное, я испытал физическое родство со всеми живыми существами, населяющими наш мир. Я имел право здесь находиться, потому что был такой же частью этой ночи, как и вода, журчащая у моих ног. Я думаю, древняя магия черпает силы именно в осознании того, что мы – крупицы огромного мира, не больше, но и, разумеется, не меньше зайца.

Это ощущение чистого единства омыло меня и прогнало прочь жажду Скилла, которая испачкала мою душу сегодня днем. Я сделал еще один глубокий вдох, а потом выдохнул так, словно наступили последние минуты моей жизни, на которые я хотел слиться воедино с чистой, ласковой летней ночью.

На мгновение в глазах у меня потемнело, а потом все начало двоиться, но вскоре и это прошло, и я вдруг перестал быть самим собой, я больше не стоял на склоне холма у своего уединенного домика, я не был один.

Я снова стал мальчишкой, я бежал от давящих на меня со всех сторон стен, выбрался из спутанных простыней. Я мчался босиком по овечьему выпасу, испещренному тут и там клочьями травы, я очень спешил, но все равно не поспевал за своей спутницей. Она была красива, точно звездная ночь, ее коричневую шкуру раскрасили темные пятна. Она мчалась вперед легко, словно сама ночь, а я следовал за ней, ведомый Уитом, соединившим нас. Я был пьян от любви к ней и этой ночи, одурманен несущейся мне навстречу безграничной свободой. Я знал, что должен вернуться, прежде чем встанет солнце. А она, столь же уверенно, считала, что нам не нужно возвращаться, что лучшего времени бежать отсюда не будет.

Но в следующее мгновение все вернулось на свои места. Вокруг меня по-прежнему цвела ночь, которая звала меня за собой, но я снова стал взрослым – мальчишка, утонувший в чудесных ощущениях своей первой связи через Уит, исчез. Я не знал, кого коснулись мои ощущения, где находился тот мальчик и почему наши сознания слились воедино – пусть и на короткую долю секунды. Мне стало интересно, почувствовал ли он мое присутствие. Впрочем, это не имело особого значения. Кем бы они ни были и где бы ни находились, я пожелал им удачи в ночной охоте. А еще – чтобы их связь оставалась долгой и прочной.

Неожиданно Малта тихонько дернула поводья. Она утолила жажду и не хотела стоять на месте, где ее окружил рой назойливых насекомых. Да и меня тоже облепили маленькие кусачие кровопийцы. Малта взмахнула хвостом, а я – рукой у себя над головой, и мы начали спускаться вниз по склону холма. Потом я завел Малту в сарай и, стараясь не шуметь, вернулся в дом. Там я забрался в постель, обнаружив, что Ночной Волк разлегся так, что мне почти не осталось места. Но я не возражал. Я вытянулся рядом с ним и осторожно положил руку ему на бок. Биение его сердца и ровное дыхание усыпляли меня лучше всякой колыбельной. Я закрыл глаза, и на меня снизошел такой покой, какого я не знал вот уже много недель.

На следующее утро я проснулся рано и легко. Ночная прогулка, казалось, освежила меня лучше всякого сна. Волк продолжал крепко спать. Я почувствовал легкие угрызения совести из-за того, что он так медленно приходит в себя после моего вмешательства, но тут же отбросил их в сторону. То, что я сделал, тяжело сказалось на всем его теле, но я считал, что лучше так, чем позволить ему умереть. Я оставил его на своей кровати и вышел в соседнюю комнату.

Шута там не оказалось, но дверь на улицу была открыта, и я понял, что он просто вышел. Я развел небольшой огонь, повесил над ним чайник, а затем довольно долго мылся и брился. В тот момент, когда я пригладил мокрые волосы и убрал их за уши, вошел Шут, держа в руках корзинку с яйцами. Увидев меня, он замер на месте и радостно заулыбался.

– О, да это же Фитц! Немного постарел и поизносился, но самый настоящий Фитц. Мне было страшно интересно, как ты выглядишь под зарослями щетины.

– Боюсь, я перестал заботиться о своей внешности, – сказал я, взглянув в зеркало. Поморщившись от не слишком приглядного зрелища, я промокнул кровь, поскольку в очередной раз порезался там, где мое лицо исполосовал старый шрам, полученный в подземелье Баккипа. Спасибо тебе, Регал. – Старлинг говорила мне, что я выгляжу намного старше своих лет. И что могу вернуться в Баккип, где меня никто не узнает.

Шут возмущенно фыркнул и поставил корзинку с яйцами на стол.

– Старлинг, как всегда, ошибается. Для твоих лет и испытаний, выпавших на твою долю, ты выглядишь на удивление молодо. Да, конечно, переживания и время изменили твою внешность; люди, знавшие мальчишку по имени Фитц, не разглядят его во взрослом мужчине. Однако кое-кто из нас, друг мой, узнает тебя, даже если ты будешь гореть в огне.

– Очень утешительная мысль. – Я поставил зеркало на место и снова занялся завтраком. – Твоя кожа изменила цвет, – заметил я, разбивая яйца. – Но выглядишь ты не старше, чем когда я видел тебя в последний раз.

Шут наливал горячую воду в чайник.

– Мы так устроены, – спокойно сказал он. – Мы живем дольше и потому медленнее изменяемся. Я стал другим, Фитц, даже если тебе кажется, что поменялся лишь цвет моей кожи. Когда ты видел меня в прошлый раз, я подходил к порогу взросления. Меня переполняли самые разные чувства и идеи, их было так много, что я с трудом мог сосредоточиться на делах. Когда я вспоминаю, как вел себя, должен признаться, что даже мне становится стыдно. Теперь я стал старше и умнее и знаю, что для всего существует свое место и время. То, что мне суждено совершить, должно быть совершено, вне зависимости от моих желаний.

Я вылил яйца на сковороду и поставил ее рядом с огнем.

– Когда ты изъясняешься загадками, – медленно сказал я, – это приводит меня в замешательство. А когда пытаешься говорить о себе ясно, мне становится страшно.