Денис Чекалов - Маятник судьбы

– …немного некрасивым – вы понимаете. Любовь – это прекрасное чувство, Майкл, но отдать свою душу демону, даже такой красавице – в этом есть что-то нехорошее, неправильное.

Он пригубил вино из высокого бокала.

Я смотрел на него и пытался понять, что им движет. Чис-Гирей не хотел оскорбить ни меня, ни мою партнершу. Не было это и «мужским разговором», дружеской попыткой направить меня на путь истинный, открыв глаза на недостатки моей любовницы.

У меня создалось впечатление, что Чис-Гирей начал этот разговор без особой причины. Просто ему пришла в голову эта мысль, и он даже не задумался, стоит ли ее высказывать.

Поистине, простота хуже воровства.

– Душа должна принадлежать человеку. – Чис-Гирей обхватил бокал ладонями.

Это было нарушением этикета.

– Отдать ее – значит фактически попасть в рабство к женщине. Мне это кажется недостойным.

У меня тоже были кое-какие мысли на этот счет.

– Вы поэт, Марат, – сказал я. – Тысячи лет поэты воспевали любовь с помощью выражений «раб прекрасной дамы» и «отдать сердце». Разве это не омерзительно? Только представьте, что вонзаете себе в грудь нож, вырезаете, как мясник, сердечную мышцу и окровавленными руками передаете этот подарок любимой. Вы находите это романтичным?

– Это всего лишь поэтический оборот, – возразил Чис-Ги-рей. – Нельзя понимать его буквально.

– Тогда как понять, где проходит грань между фигурой речи и фактами? Поэт не отдает свое сердце в буквальном смысле. Не значит ли это, что и воспетая им любовь – тоже красивость, эвфемизм, заменяющий строки: «член стоит, хочу…»?

Я надеялся, что мои слова шокируют Чис-Гирея и он прекратит неловкий разговор. Однако он добродушно захохотал, обнажая кривоватые темные зубы.

– У нашего поэта, Снежного, есть стихотворение, так там почти такие же строки, – сказал он.

– Не устаю восхищаться разнообразием Асгарда, – сказал я. – Впрочем, нелюбовь к демонам – сравнительно недавнее изобретение. В древности люди верили, что у каждого из нас есть свой демон. Это слово означало первобытную, природную силу, нечто вроде вдохновения. Почему бы не вспомнить «даймония» Сократа – считается, что именно демон сделал его великим философом.

Авторитет Сократа оказался слишком велик, чтобы Марат осмелился его оспаривать. Чис-Гирей молча приник губами к бокалу.

– Что же до отвратительного… Здесь вы, конечно, правы. Люди обожают все мерзкое и тошнотворное. Не просто делают это важной частью своей жизни, но даже восхищаются им, превозносят как нечто прекрасное и возвышенное..

Взять, например, вино. Вы прекрасно знаете, как его де­лают. Грязные люди топчут ягоды грязными, потными ногами. А потом все это сливается в бутылки. Говоря строго, сейчас вы облизываете потные ступни крестьян – и считаете это изы­сканным.

Чис-Гирей поперхнулся, и мне показалось, что он сейчас срыгнет на ковер.

– Но дело не только в грязи. Ноги у крестьян обычно бывают больные. Они гниют, Марат, и между пальцами заводится грибок. Вы знаете, что такое грибковое заболевание?

– Но не у всех же, – пробормотал поэт.

– У всех, – ответил я. – И знаете почему? Именно грибок, вытекающий из гнилых ног крестьян, придает вину особенный вкус. Вот почему настоящие ценители никогда не согласятся пить вино, отжатое автоматически, на стерильной винодельне. Вы пьете грязь, пот и гной и восхищаетесь этим.

Лицо Чис-Гирея изменило цвет, он поспешно отставил бокал. Впрочем, я не сомневался, что уже к вечеру он забудет мои слова и вновь вернется к золотому напитку.

– Вот почему я никогда не пью вина; я предпочитаю нектар. Его изготавливают феи, причем гораздо более гигиеничным способом… А вот и ты, дорогая. Мы тут говорили о вине.

– Это, – Марат широко повел рукой, словно великодушно дарил нам весь мир, – величайшие герои моего народа.

Франсуаз постаралась изобразить на своей мордочке живейший интерес. У моей партнерши много талантов, однако умение быть вежливой в их число не входит. И чем больше прекрасная демонесса старается, тем в более неловкую ситуацию частенько попадает.

К счастью, Франсуаз не осознает этого. Что же до Чис-Гирея, то он и мысли не мог допустить, будто его речи могут показаться кому-то докучными. Он продолжал бы вещать, разбрызгивая вокруг сладкие улыбки, даже если бы его закидывали гнилыми помидорами.

Так и получилось, что каждый из них остался весьма доволен собой, не обращая ни малейшего внимания на другого.

– Смотрите! – С этими словами Марат подвел нас к стене, на которой висели три огромных портрета.

На самом деле Франсуаз считает, что великими героями могут быть только воины, обвешанные окровавленной сталью, да полусумасшедшие маги, которые только и знают, что разрушать миры и создавать на их месте новые.

Ни один из троих, изображенных на полотнах, не подходил под это описание. Первый был портрет худого, изможденного человека, завернутого в бесформенное рубище. У него были глубоко запавшие глаза, обведенные темными кругами, – но в них горел лихорадочный огонь подвижничества.

– Это… – произнес Чис-Гирей. Он назвал героя по имени, но я избавлю читателя от длинных и языколомных асгардских прозвищ. – Он посвятил свою жизнь великой борьбе. Он бросил вызов кровавому хищному цветку, который назвали Роза мучительной смерти. В конце концов отважный герой одолел подлую тварь, но победа стоила ему жизни.

Голос Чис-Гирея сломался, как стебель травы. Он добавил почти что будничным тоном:

– Правда, впоследствии выяснилось, что на самом деле он растоптал розовый куст, который рос в городском саду. Но это, разумеется, никак не умаляет его подвига.

Франсуаз, которая почувствовала было себя в родной стихии, услышав сагу о великом воителе, в изумлении взглянула на меня.

– Какой же это герой, – сказала она вполголоса, чтобы не слышал Марат. – Ему же место в психушке.

– Там он и умер, – пояснил я.

Чис-Гирей не услышал этого святотатства. Он уже перешел к другому портрету.

В отличие от двух других картин, здесь художник не поскупился на задний план, выписав его в мельчайших деталях. Здесь было много всего – в основном битого: полки и стекла, столики и бюсты, и повсюду разбросаны книги.

В центре этого разгрома лежал человек, толстый и аккуратный, и было неясно, жив он или нет.

– А что сделал этот герой? – спросила Франсуаз.

Марат набрал полную грудь воздуха и стал похож на тетерева, готового токовать, или на гуся, нафаршированного яблоками.

– О, он совершил великий подвиг! Он восстал против всего, что свято для асгардского народа. Против нашей истории, против нашей культуры. Этот человек разрушил Великий музей Асгарда и был похоронен под его обломками.