Элеонора Раткевич - Парадоксы Младшего Патриарха

Особенно поначалу.

По той же самой причине, по которой я сейчас не подыму руки на этого маленького мерзавца.

Потому что НЕЛЬЗЯ.

Он захлебывался сухим, бесслезным плачем, лежа у меня в ногах. По моей левой щеке текла кровь, заливалась узкой струйкой в уголок рта, стекала вдоль ямочки на подбородке и срывалась с нее то на голое плечо, то на изодранную рубаху – шмяк… плюх… шмяк… плюх… плечо мокрое от пота, и рубаха тоже мокрая от пота, мокрая насквозь… шмяк… плюх… шмяк… плюх…

Я нагнулся, поднял его за шиворот и одним рывком поставил на ноги.

– Сходи по грибы, что ли, – велел я ровным бесцветным голосом. – Жрать ведь что-то надо.

В горле у него вновь клокотнуло.

– Мастер Кинтар, я…

Он не устоял на ногах, он вновь повалился на колени, и рыдания душили его пуще прежнего – вот-вот не переможет, вот-вот задохнется…

Плохо. А, проваль – не просто плохо.

Хуже некуда.

Он не может, не сможет себя простить. И плевать ему, что я его простил – сам он не простит себя никогда. Мне ли не знать. Правильно мастер Дайр меня тогда… без капли жалости… потому что пожалей он меня… нет, я все равно не смог себя простить, даже и сейчас, даже и зная то, что знаю… поле всего, что сказал мне Тхиа, я себя не простил… но я хотя бы смог дышать – а иначе я задохнулся, захлебнулся бы своей виной, захлебнулся бы насмерть… как Интай захлебывается – еще хрипит, еще дышит, но уже, уже…

Он стоял на коленях, разрываясь сухим плачем, почти кашлем. И ведь не так много ему надо, чтобы вновь вздохнуть. Вот она, его щека – совсем рядом. Одна-единственная оплеуха. Несильная, кончиками пальцев. По моим меркам несильная. Чтобы качнулась под моей рукой его голова, отлетая в сторону. Чтобы щека вспухла. Одна оплеуха, одна-единственная… совсем немного боли, только один удар – и он снова сможет дышать, сможет быть … только один удар по этой щеке, с которой не сошли еще уличные ссадины.

Это я только думал, что сержусь. Это я только думал, что с гневом своим совладал. Как же! Гнев вздымался мощным приливом. Вот, значит, что тебе нужно, паршивец. Вот что тебе от меня нужно! Тебе мало, что всю твою жизнь тебя били, толкали, топтали, давили, пинали, отпускали тебе затрещины все, кто ни попадя. Тебе надо, чтобы еще и я – я! – тебя ударил.

И когда гнев затопил меня, захлестнул с головой, я поднял мальчишку на руки, поднял его хрупкое, надрывно хрипящее тело, поднял и прижал к себе, как младенца, чудом выжившего после морового поветрия, поднял на руки, прижал к себе и начал баюкать и гладить его по голове, пока он не перестал хрипеть и задыхаться, пока из его легких не вытолкнулся воздух, а из глаз – слезы.

По моей левой щеке текла кровь, мокрая-премокрая, она смешно пузырилась в уголке рта и капала с подбородка. А по моей правой щеке текли его слезы, мокрые-премокрые, текли и срывались на воротник.

Бок-то как болит…

– Ну что ты, малыш, что ты… бывает… мы живы, а это главное… главное, слышишь?.. зато теперь ты знаешь, что такое «нельзя».

Теперь – знает.

Между прочим, я тоже.

Одно во всей этой неурядице хорошо (не считая того, что жив я остался) – мытарствам моим с непутевым мальчишкой конец пришел. Как и моей дороге. Ну куда я пойду безоружный, в самом-то деле? На демона с голыми руками – и то глупость несусветная, а уж на Бога-Демона, Пожирателя Душ, Извратителя Естества… и кто уж он там еще… что же мне теперь – подмышки Оршану щекотать, чтоб Он со смеху насмерть надорвался? Такой надорвется, жди…

Одним словом, возвращаться надо. Покаяться Кеану, как бездарно я утратил заговоренное им оружие. Другое какое выпросить… или лучше не связываться? Змеи в линьке – и то народ раздражительный, а к магу в линьке, небось, и вовсе не подступись. Еще превратит во что-нибудь этакое… сам забудет, во что. Потом обратно превращать станет… а это, наверное, больно. В общем, хлопот не оберешься. Нет, вот как надо: сперва в башню тихомолком пробраться да слуг подрасспросить – в каком-де младший Шенно расположении духа? Если в обычном, тут и объявиться можно. А если он, неровен час, чудищем обернулся да в таком виде по потолку бегает, лучше я к Лаони наведаюсь. Тоже ведь маг не из последних. Должен знать, чем моей беде помочь. А сам не поможет, так присоветует кого. В любом разе хоть один из них меня да выручит.

А главное – сбуду я Интая с рук долой. Сам его в школу и приведу. И никаких там писем, никаких посредников. Отдам его Рамиллу под начало… или нет, лучше сразу Дайру. Зелен еще Тейн с пацаньем управляться. Разве что Сахаи мог бы, у него свои уж дети пошли… одно только, что они и впрямь еще дети малые, а Интай уже не ребенок. Самые годы паскудные – уже не ребенок, еще не взрослый… нет, нечего Сахаи голову забивать этакой ерундой. Дайр со мной разобрался когда-то, разберется и с Интаем. Он и позаковыристей учеников в горсти держал… такой, как Интай, ему на одну щепоть. И не будет у меня за мальчишку душа болеть. И отправлюсь я в путь-дорогу с легким сердцем…

А, проваль – это я так думал.

Нет, но ведь как хорошо бы. Парнишечку приблудного в школу привел… а забот с ним, с бедняжечкой – только успевай поворачиваться. Без пригляду не оставишь. Вот за ним бы и приглядывали во все глаза – и кто заметит, что я опять куда-то втихаря смылся? А если и заметят – что же я, отовраться не сумею? Поехал насчет родни Интаевой разузнать, вот и весь сказ. Сам поехал, Патриарх неугомонный? Так и что с того? Сам начал дело, сам его и завершить хочу, честь-честью, а ученички разлюбезные пускай дома сидят да своим делом занимаются, раз уж у них столько пустого времени завелось, что себя к работе пристроить невтерпеж. Пускай мне лучше парня вот до ума доведут… а то он на полдороге заплутал, так до ума и не добрался.

Это, конечно, если Интай сумеет язык свой длинный, неуемный, за зубами удержать. А своей волей не сумеет, Лаони или Кеану попросить, чтоб заклятие парню пожевать дали. Пожует, так и не будет язык в ненужную сторону вертеться. А когда снова завертится, я уже далеко буду. Совсем далеко – сам ведь не знаю, где. Попробуй, сыщи!

Размечтался, Кинтар. Выдумок, выдумок наворотил – не всякий сказитель за медяк столько наплетет. Даже за два медяка. Тебе, Дайр Кинтар, не в Патриархи – в сказители трактирные пора, за кусок хлеба горло драть да небылицы врать, да почуднее чтобы…

В уме-то я столько врак напридумывал, аж самому сладко стало. На деле оно все куда как кисло обернулось.

Начать с того, что я на ровном месте ногу подвернул.

Нет, ну конечно, не вывихом этим злополучным день начался. Я и прежде того уйму дел успел переделать. Держась за бок и время от времени поругиваясь сквозь стиснутые зубы. Ничего не попишешь, приходится. Вот убил бы меня взбесившийся меч, так и лежал бы я себе мертвый посередь полянки, полеживал. И никаких тебе хлопот. А уж коли живым остался – изволь хлопотать, дело делать. С живыми, с ними всегда так.