Дэвид Геммел - Кровь-камень

В своих скитаниях он видел много таких холодных каменных эпитафий славе того, что некогда было Атлантидой.

И его посетило еще одно воспоминание: человек с золотистой бородой и глазами цвета ясного летнего неба.

Пендаррик. Царь…

И он с удивительной четкостью вспомнил день, когда Меч Божий прорвал завесу времени. Остановив коня, он обвел развалины совсем другим взглядом.

– Я тебя уничтожил, – сказал он вслух.

Пендаррик, правитель Атлантиды, открыл порталы времени, а Шэнноу закрыл их, послав ядерную ракету сквозь Врата. Мир опрокинулся, по континенту прокатились ревущие валы неимоверной высоты. Из скрытых глубин до него донеслись слова Амазиги Арчер:

«Вы больше не Взыскующий Иерусалима, Шэнноу. Вы – Обретший Армагеддон!»

Шэнноу повернулся спиной к древнему городу и направил коня на юго-запад. Вскоре он увидел дом Хонкина. Труп перед ним не валялся, но в пыли двора виднелись пятна свежей крови. Когда он подъехал ближе, на крыльцо вышел высокий мужчина с рыжей бородой. В руках он держал ружье.

– Чего тебе тут надо? – спросил он.

– Да ничего, друг. Я еду в Доманго и подумал, что заверну сюда лошадь напоить, если вас это не обеспокоит, – ответил Шэнноу. Второго человека у окна он не видел, но у края занавески поблескивал ружейный ствол.

– Ладно, но побыстрее. Мы тут бродяг не жалуем.

– Вот как? Когда я в последний раз заезжал сюда, тут жил мужчина с двумя детьми. Он что – переехал? Рыжий сощурил глаза.

– Угу, – сказал он наконец, – он переехал.

– Так дом теперь ваш?

– Нет. Я тут просто сторож. А теперь кончай свое дело и проваливай.

Шэнноу спешился и повел коня к колоде у колодца. Распустив подпругу, он неторопливо вернулся туда, где стоял рыжий.

– Чудесное место! – сказал он. – Тут человек может вырастить детей, так и не устав любоваться горами.

Рыжий стрелок отхаркнулся и сплюнул.

– Место как место. Все они на один лад.

– Так куда же он переехал… мой друг с детьми? – спросил Шэнноу.

– А я почем знаю? – ответил стрелок, все больше настораживаясь.

Шэнноу поглядел на землю и испещрявшие ее пятна.

– Свинью кололи, – быстро сказал рыжий. Из дома вышел его товарищ, могучий детина с бычьей шеей и массивными плечами.

– Кто он, черт дери, Бен? – спросил детина, чья рука покоилась на рукоятке пистолета в кобуре. – Да едет в Доманго. Лошадь напоить остановился.

– А она уже напилась, – сказал детина, глядя на Шэнноу. – Так что езжай дальше.

Шэнноу помолчал, сдерживая гнев. В доме было тихо: видимо, охранять ферму оставили только этих двоих. Всю свою жизнь он постоянно встречал таких людей – безжалостных, жестоких убийц, вообще не знающих любви и сострадания.

– Вы участвовали в убийстве оба или один из вас? – спросил он негромко.

– Чего? – буркнул стрелок, и глаза у него полезли на лоб. Детина попятился и попытался выхватить пистолет. Шэнноу выстрелил ему в голову. Секунду он стоял, раскрыв глаза от изумления, потом пошатнулся и рухнул на землю, усеянную пятнами крови. Пистолет Иерусалимца описал дугу, замерев перед лицом рыжего стрелка.

– Господи! – охнул тот, выронил ружье и поднял руки.

– Отвечай! – сказал Шэнноу. – Ты участвовал в убийстве менхира Хонкина?

– Нет… Я в него не стрелял. Богом клянусь! Это они!

– Кто был главный?

– Джек Диллон. Только Хонкин… У него же не было бумаги о Клятве, и никто не выступил его поручителем. А это закон. Его ведь предупредили, чтобы он уехал. Послушай он, так ничего бы этого не было. Понимаете?

– А этот Диллон теперь предъявил права на ферму?

– Нет. Ее охраняют для Иакова Муна. Богом прошу, не убивайте меня, а? – Он рухнул на колени и зарыдал.

– Менхир Хонкин плакал и просил пощады? – спросил Шэнноу. Он знал, что должен убить этого человека. Более того, он знал, что прежний Йон ни на секунду не задумался бы. Убрав пистолет в кобуру, он направился к своему коню.

– Сволочь поганая! – завизжал рыжий, и, обернувшись, Шэнноу увидел, что тот схватил ружье и уже целится в него. – Сука! Думаешь, ты такой крутой? Думаешь, можно заявиться сюда и делать что хочешь? Посмотрим, каким крутым ты будешь с пулей в кишках!

Шэнноу плавно отступил вправо, одновременно выхватывая пистолет. Ружейная пуля просвистела слева, продырявив его плащ. Шэнноу выстрелил, и рыжий опрокинулся навзничь. Ружье отлетело в сторону. Ударившись о землю, он застонал, затем его нога дернулась, и он затих.

– Ты поглупел, Шэнноу, – сказал Иерусалимец.

На восток простирался необъятный пустой простор сухой равнины с побуревшей травой. Он видел, что там когда-то струились речки и ручьи, но они давно исчезли, выпитые палящим солнцем. Час спустя он увидел разбитый корпус проржавевшего корабля, который торчал над уходящими к горизонту песками пустыни, служа мрачным доказательством того, что некогда она была океанским дном.

Шэнноу поехал вдоль ее края и спустя еще один час начал длинный подъем на плато. Там зеленели деревья и трава, а хорошо укатанная широкая дорога вела к вырисовывавшемуся вдали городу Доманго.

Солнце стояло высоко в небе, и Клем наслаждался ощущением полной свободы. Мег, конечно, милая женщина и прекрасная жена, но на ранчо в Пернуме он чувствовал себя в ловушке. При этой мысли его уколола совесть. Жизнь на ранчо принесла ему все, чего он только мог пожелать, как ему прежде казалось: надежность, уважение, любовь. Так почему этого оказалось мало? Когда пять лет назад саранча сожрала урожай на его полях, он мог бы трудиться и дальше, работать с зари до зари. Торговцы в городе ему доверяли и, конечно, продлили его кредит. А он сбежал и занялся разбоем.

Первый грабеж прошел гладко: двое охранников везли в Пернум ящик бумажных обменников. Клем захватил их врасплох на горной дороге, одному прострелил плечо, второй сам бросил свой пистолет на землю. В тот день он заработал двенадцать тысяч.

А затем все пошло наперекосяк. Половину наличных он отправил банкиру в Пернуме, державшему закладную на его ферму. Остальное получила Мег.

Но с той минуты одна трудность сменялась другой.

– А какой он был? – спросил Нестор, перебивая мысли Клема. До Чистоты оставалось меньше часа езды, и Клем уже различал дымы фабрик, лениво ввинчивающиеся в синее небо.

– Что-что, малый? Ты что-то сказал?

– Иерусалимец. Какой он был? Клем задумался.

– Он был суровым, Нестор. Очень суровым и угрюмым. Непредсказуемым и смертоносным. Долина Паломника была тогда совсем новым поселением. Еще не было ни Диакона, ни провозглашенного им единого правительства. Поселенцы просто отправлялись в дикие земли и заводили фермы. За ними следовали торговцы, и возникали городки. Мы остановились в Долине Паломника совсем неподалеку от Великой Стены. Вот на нее стоило поглядеть!