Василий Шукшин - Я пришел дать вам волю

Стырь прошел на корму.

– Как совсем стемнеет, – заговорил Степан на ухо старику, – я велю перевести послов на другой струг. Приставными пошлю вас с дедом. В ихной лодке. Надо, чтоб они утекли от нас. Дайте им…

– Как? – не понял Стырь. Он тоже говорил шепотом.

– Дайте им сбежать.

– А мы как? – все не мог понять Стырь.

– Не знаю. Можа, с собой возьмут.

– Хм… А можа, стукнут бабайкой да в воду?

– Не знаю. Иди скажи деду. Оборони бог, чтоб послы чего-нибудь зачуяли… Себя пожалеете, я вас не пожалею. Сделайте, чтоб убежали.

Стырь подумал. Встал. Он понял.

– Убегут. А на на худой конец – дай чмокну тебя. Я хошь не шахова девка, а люблю тебя… – Поцеловались. Стырь еще сказал: – Батьке твоему поклон передам.

– Раньше время-то не умирай.

– А кто ведает? Они вон быки какие.

– Иди к деду, расскажи ему все, – поторопил Степан.

– Не поминай лихом, Тимофеич.

Степан некоторое время смотрел в темноту. Потом сказал гребцам:

– Не торопитесь. Поспеем. Гребите тише.

Долго плыли в полной тишине. Только чуть слышно вскипала вода под веслами, шипела. Струги с Черноярцем были уже далеко; плясали, путались во тьме и качались длинные огоньки их факелов.

Слева замаячил остров, надвигался смутной длинной тенью.

– Остров, батька, – подали голос с носа струга.

– Вали влево. Как остров обогнем… Стырь! И ты, дед Любим! Проводите послов на последний струг, к Федору. А то они развесили тут ухи-то – много знать будут, – нарочно громко сказал Степан. – Уберите их отсудова!

– Пошли, голуби! – скомандовал Стырь. – Вязать будем, Любим?

– Шевелитесь! – прикрикнул Степан нетерпеливо.

– В лодке свяжем, – решил дед Любим. – Шагайте.

Гребцы притабанили струг; четверо с правого борта слезли в лодку. Молчали.

Струг тотчас отвалил влево, к острову, и сразу пропал в темноте, точно его не было. И задних не слышно пока, тоже тихо крадутся.

– Побудем здесь. Федор подойдет, мы ему шумнем, – сказал Стырь. – Давай-ка, браток, рученьки твои белые, я их ремешком схвачу. – Стырь склонился к Никите Скрипицыну.

Никита слегка ошалел от нежданного поворота, протянул было руки… Но его товарищ сгреб уже деда Любима и ломал под собой, затыкая ему рот. В то же мгновение и Стырь оказался на дне лодки, и большая ладонь служилого плотно запечатала ему рот. Ремешки, которые взяты были для послов, туго стянули руки приставных. Послы схватились за весла и налегли на них; лодка очумело полетела в темноту.

– Мм!.. – замычал Стырь и засучил ногами.

Никита склонился, покрепче затолкал подол кафтана ему в рот… Захватил в узластую лапу седую бороденку старика, пару раз крепко посунул его голову – туда-сюда – по днищу лодки.

– Будешь колотиться, дам веслом по башке и в воду, – сказал негромко и весело.

Стырь притих. Дед Любим тоже лежал смирно: видно, товарищ Никиты перестарался, помял Любима от души. Или – прирожденный воин – Любим хитрил и, не в пример Стырю, не скреб понапрасну на свой хребет.

– Пресвятая матерь божья, – шептал набравшийся смертного страха Никита Скрипицын, – спаси-пронеси, свечей в храме наставлю. Пособи только, господи.

Князь Семен до боли в глазах, до слезы всматривался с высокого стружьего носа в сумрак ночи. Огоньки факелов на стругах Черноярца плясали поодаль, качались…

– Прошли, что ль? – ни черта не разберу…

– Прошли. Больше нету.

– Сколь нащитал-то?

– По огонькам – вроде много… Они мельтешат как…

– Ну, сколь? Чертова голова…

– С двадцать, – неуверенно отвечал молодой стрелец. – А можа, боле. Они мельтешат как… Можа, боле, не поймешь.

– Откуда их боле-то? Их сэстоль и есть. Во-от… Гасите-ка огни! Пошли. Зря не шумите. С богом! Пушкари – готовься. Как отрежем, так лодку к им: «Складай оружье – окруженные». Мы их седня прижмем… В Волге, там с ими поговорим покруче. Взвозятся, открываем пальбу… Но, я думаю, они умней – не взвозятся. Во-от. Топить-то их не надо бы… Не надо бы – у их добра много. Не топить! Так договоримся.

Князь Семен был доволен.

– Добре! Стой! – распорядился Иван Черноярец. – Так и есть – окружают, собаки: огни в воду пометали. Сучья порода… Ну-ка, кто? – до батьки! Отрезают с моря, мол. К воеводе я сам отправлюсь. Ах, вертучая душа: медом не корми, дай обмануть. – Забыл первый есаул, совсем как-то забыл, что сами они первые раскинули стрельцам сеть. – Батьке скажи, чтоб не торопился палить: можеть, я их счас припужну там. Можеть, миром решим, когда узнают. Спину-то они нам подставили, а не мы им…

– А затеется бой, – ты как же?

– Ну, как? Как есть… Не затеется, я их припужну счас. Давай лодку!

В астраханской флотилии произошло какое-то движение, послышались голоса… Похоже, кто-то прибыл, что ли.

– Какова дьявола там?! – зашипел князь Семен. – Оглоеды… Опупели?

Голоса приближались. Да, кто-то прибыл со стороны.

– Тиха! – прикрикнули с воеводского струга.

– Никита вернулся, – сказали с воды. – Ну-к, прими! Спусти конец… Да куда ты багром-то?! Дай конец!

– Никита? – изумился князь. Он так увлекся своими хитросплетениями, так с головой влез в азарт продуманной игры, что забыл про своих послов. – Давай суда его. А чего они? Чего, Никита?

– Беда, князь! – заговорил Никита, перевалившись через борт. – Слава те господи!.. успели. Фу!.. С того света.

– Что? Говори! – почти закричал воевода.

– Перехитрили нас, воевода. Ты их отрезал? С моря-то.

– Отрезал.

– А Стенька у нас за спиной! Слава те господи, успели. Я так и знал, что отрежешь. Налетели б счас на румяную…

– Как так? – раздраженно спросил князь. – А кто прошел?

– Сколь прошло-то?

– Двадцать нащитали…

– Двенадцать стругов! А десять, самых надежных, у нас за спиной. Разделились они – подвох зачуяли. Мы-то насилу головушки свои унесли. Двух казаков с собой прихватили. От этих не было никого? – Скрипицын кивнул в сторону разинцев с Черноярцем, которых воевода запирал в Волге.

Воевода помолчал.

– Рази ж они не все прошли?

– Скоро пришлют посыльщиков. Послухай, что плести будут! Скажут, раздор вышел: Стенька в десять стружков к Теркам ушел, а эти вроде на милость идут. Ворье хитрое… Мы двоих прихватили – приставных к нам. Слава те господи! А уж про нас, князь, и не подумал? Стенька посулился самолично задавить нас…

– Во-от, – понял наконец воевода. – С вами рази чего сделаешь! – Обидно ему сделалось – так все ладно обдумал, так все сошлось в голове, и надо теперь все переиначивать, все ломать и снова собираться с мыслью и духом. Так резко различаются русские люди: там, где Разин, например, легко и быстро нашелся и воодушевился, там Львов так же скоро уронил интерес к делу, им овладела досада. – А попробуем?! – вдруг вяло оживился он. – Их же меньше. Да мы теперь знаем про ихнюю хитрость. А?