Василий Шукшин - Я пришел дать вам волю

Ясную, как лазурь поднебесная, гладь залива не поморщит низовой теплый ветерок, не тронет упавший с дерева легкий лист; вербы стоят по колена в воде и смотрятся в нее светло и чисто.

Станица в две сотни казаков расположилась на берегу залива покормить коней. Везут в Москву Степана Разина с братом. Они еще в своих богатых одеждах; Степан скован по рукам и ногам тяжкой цепью, Фрол гремит цепью послабее, не такой увесистой.

– Доигрался – ишо никого из казаков не проклинали, – горестно сказал Корней крестнику. – Легко ли?

– Ну, так я тебя проклинаю, – молвил Степан спокойно.

– За что бы? Я на церкву руку не подымал, зря не изводил людей, – стараясь тоже говорить спокойно, сказал Корней. – Царю служу, я на то крест целовал. И отец мой служил… И твой тоже.

– Эх, Корней, кресный, – вздохнул Степан. – Вот закованный я по рукам-ногам, и не на пир ты меня везешь, – а жалко тебя.

– Вон как! – искренне изумился Корней.

– Жалко. Червем прожил. Помирать будешь, спомнишь меня. Спомнишь… Я ишо раньше к тебе не раз приду – мертвый.

Они сидели чуть в сторонке от других, ближе к воде; Степан привалился спиной к нетолстой молодой вербе с криулинкой, руки держал промеж ног, чтоб лишний раз не звякать цепью – этот звяк угнетал его.

– Ладно, – согласился Корней, – я – червем, ты – погулял…

– Не в гульбе дело, – оборвал Степан рассуждения войскового. – А то бы я не нашел, где погулять!

– Чего же ты хотел добиться? – спросил тогда Корней.

– Не поймешь.

– Где нам! Где нам за тобой угнаться. Мы люди малые…

– Змей ты ползучий, и поганый вдобавок, – сказал Степан негромко. – Подумай: рази ты человек? Да рази человек будет так, чтоб ему только одному хорошо было! Ты вот торгуешь Доном… Вольностями нашими. После тебя придут – тоже охота урвать кусок пожирней, – тоже к царю поползут… Больше-то чем возьмете? – Степан говорил без злобы, спокойно. – И вот такие лизоблюды… все отдадут. Вот беда-то. Пошто я тебя не пристукнул!.. Можеть, другим бы не повадно было… Гады вы! Бог тебе ум дал, а ты измусолил его – по углам рассовал, всю жизнь, как собака, в глаза хозяину свому заглядывал. А доберись я до того хозяина, – он бы сам завыл, как собака.

– Быть было ненастью, да дождь помешал. Смотри, как бы тебе не завыть там. Там умеют… сок жать.

– Не завою. Не порадую царя – не дождетесь.

– Стенька… Скажи напоследок: пошто войсковым не захотел стать? Я же тогда не обманывал тебя, правду говорил. Помнишь? В церкви-то…

– Помню.

– Пошто же?

– У человека душа есть, а рази важно ей – войсковой я или не войсковой. Она небось и не знает-то про эти слова. Был бы я товарищ верный, да была бы… Да был бы я – вольный. Вот и все, я и спокойный.

– Ну, и спокойный? Столько людей загубил…

– Не за себя губил, за обиженных.

– Фу-ты, какой заступник выискался!

– А кто же за их заступится? Ты? Тебе лишь бы доползти до кормушки… Эх, надо б мне тебя раздавить! Пожалел. Моя промашка, кресный. Каюсь.

– Корней Яковлич! Можно и в путь-дорогу! – шумнули от казаков, где их собралось покучней; которые уж и коней седлали, подпруги подтягивали.

– С богом! – Корней встал и пошел к своей лошади.

За разговором этим наблюдал со стороны Фрол Минаев. За время, пока Степана держали в Черкасске и потом везли плененного, Фрол Минаев держался поодаль, наблюдал, но не подходил. А Степану было не до него. Степан, как пришел в память, все время был спокоен и задумчив. Иногда только подбадривал брата, павшего духом, улыбался и шутил с ним. На всех остальных смотрел с глубоким презрением.

Теперь, пока казаки ловили и седлали коней, Фрол Минаев подошел к Степану, присел рядом. Как когда-то, в степи, когда гнался атаман за другом-врагом, не догнал, упал с коня, – так же сидели теперь, только Степан был в железах. Оба, видно, вспомнили то свое сидение, глянули друг на друга, помолчали. Близко никого не было; Фрол заговорил:

– Степан…

– Ну? – Степан прищурился на Фрола… Долго смотрел, внимательно. – Что ж ни разу не подошел поговорить?

– А чего говорить? – наигрывая беспечность, но и принахмурившись, откликнулся Фрол. – Без разговоров все понятно. Чего говорить? Хотел я только спросить…

– Тебе – есть чего. Ты упреждал меня – твоя взяла. Вот и скажи, а не спрашивай. Посмейся хоть надо мной. Корней вон выговорил…

– Я не радуюсь, Степан, – искренне сказал Фрол. – Нет. Мне жалко тебя.

– Ну? – удивился Степан. – А кто это угостил меня сзади? В землянке-то?.. Не ты?

– Нет.

– Кто же?

– Не все равно тебе кто?

– Ну, все же.

– Мишка Самаренин.

– А-а. Я, грешным делом, на тебя думал. Похоже на тебя…

– Степан… – раздумчиво, с глубоким, серьезным интересом повторил Фрол, – дурацкое дело – теперь спрашивать: к чему ты все это затеял?..

– Дурацкое, – согласился Степан. – Надоело. Я ж тебе говорил.

– Ладно, не буду. Скажи только: пошто так легко попался? Сам ведь полез… Знал же: конец там тебе, зачем же лез?

– Э, не так все легко, Фрол, как на словах у тебя. «Конец»… Перебей мы вас тада, в землянке… Не знаю. Не знаю, кто из нас какие слова говорил бы счас.

– Четверо-то – двенадцать?! Ты что?

– Не знаю, не знаю. Одно знаю: вовремя меня Мишка угостил по затылку. Не знаю, куда бы качнулись эти ваши семьсот казаков. Выйди я тада из землянки цел, невредим – поднялась бы у кого рука на меня? А?

– Не знаю, – признался Фрол. – Как-то… не думал так.

– А я знаю. И ты знаешь: не поднялась бы. Опять хитришь. Все хитришь, Фрол… Ты все знаешь: они с вами, пока вы – над имя. Убери-ка счас отсуда всю головку старшинскую… А? – Степан засмеялся. – Встал бы я да зыкнул, как бывало: братцы!.. – Степан и в самом деле налег на голос, крикнул. Казаки, все как один, враз оглянулись. Кто успел поставить ногу в стремя, оглянулся, стоя на одной ноге, кто седлал лошадь, оглянулся с седлом в руках… Корней Яковлев шел к коню, от возгласа Степана, нежданного, аж споткнулся. Резко оглянулся… Не по-старчески скоро пошел, побежал почти к Степану, невольно сунулся правой рукой к поясу. И никто ничего не сказал, все молчали. Смотрели на Степана…

– А-а, – сказал Степан. – А ты говоришь.

Фрол Минаев махнул рукой Корнею, чтоб не спешил к пленнику, что пленник – дурачится. Корней, не поворачивая головы, глянул туда-сюда по сторонам – не видел ли кто, как он чуть не бегом кинулся к скованному по рукам и ногам человеку и даже за пистоль схватился? – проверил и, повернувшись, пошел опять к коню, медленно.

– Змей заполошный, – сказал негромко, себе под нос. – Ажник ноги подсеклись.

Степана истинно развеселила эта всполошка казаков.

– Вот, Фрол… говорят: не выливай помоев, заготовь сперва чистой воды. Правда. Всяко бывает… И так бывает: поехали пир пировать, а пришлось бы горевать.