Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Шонджир

Мри все еще накачивали наркотиками. Таким вот, ошеломленным и сбитым с толку, его постоянно держали здесь, где эхом отдавались голоса землян и странные звуки машин.

Каждый день, дважды, Дункан приходил, чтобы постоять у кровати мри под взглядом офицера безопасности, который торчал сразу же за застекленной перегородкой. Он приходил, чтобы увидеть Ньюна – ему разрешалось это, потому что на Кесрит Дункан был единственным, кто знал его. Сегодня в золотистых глазах с большой радужной оболочкой пребывало затуманенное сознание. Дункану почудился упрек в этом взгляде.

Ньюн потерял в весе. Его золотистая кожа была отмечена множеством следов залечиваемых ран, жестокости и гнева. Он сражался за жизнь и выиграл битву, которую, будь он в полном сознании, он бы, несомненно, отказался выиграть; но Ньюн оставался равнодушен к землянам, которые приходили и крутились около него, к ученым, которые, заодно с его врачами, лишали мри достоинства.

Мри, враги человечества. Сорок лет войны, разрушенных миров, и миллионы мертвых – и все же большинство землян никогда не видели врага. И совсем немногие видели живых мри и их лица без вуалей.

Они были красивыми людьми, высокими, и стройными, и золотистыми под своими черными мантиями: волосы цвета желтой меди; тонкие человеческие черты; длинные изящные руки; пушок на мочках ушей; глаза, похожие на чистейший янтарь, снабженные мигательной перепонкой, которая защищала их от пыли и яркого света. Мри были одновременно и похожими на землян, и пугающе чуждыми. Таким же был их ум, способный постигать ход чужих мыслей и при этом однако упорно отказываться от любых компромиссов.

В соседней каюте, подвергаясь такому же лечению, лежала Мелеин, которую называли госпожой, предводительница мри: молодая женщина – и в отличие от жилистого худощавого Ньюна, мри-воина, Мелеин была нежной и изящной. Лица мри пересекали шрамы, три тонкие голубые линии, тянувшиеся по обеим щекам от внутреннего уголка глаза к внешнему краю скулы; их назначения земляне не понимали. Тонкие голубые линии на лице спящей Мелеин придавали ее очерченным бронзовыми ресницами глазам неземную красоту; она казалась слишком хрупкой, чтобы участвовать в жестокостях мри или выносить тяжесть преступлений мри. Те, кто лечил мри, обращались с Мелеин нежно; находясь в ее комнате, разговаривали вполголоса, стараясь как можно меньше касаться девушки, или делая это очень осторожно. Она казалась скорее прекрасным печальным ребенком, чем плененным врагом.

Поэтому для своих исследований они выбрали Ньюна – самого настоящего врага, который заставил дорого заплатить за свой плен. Он изначально был более сильным, его раны заживали гораздо быстрее, поэтому считалось само собой разумеющимся, что Ньюн выживет. Они называли свои исследования лечением, и именно такое название фигурировало в записях, но в ходе этого «лечения» с Ньюна была снята голограмма, его просканировали изнутри и снаружи, взяли образцы ткани и сыворотки – удовлетворялось любое пожелание исследователей – и не однажды Дункан видел, как с Ньюном обращаются с бесчувственной грубостью, или как тот, лежа на столе, уже почти просыпается, а люди вокруг как ни в чем не бывало продолжают заниматься своими делами.

Дункан старался не замечать этого, опасаясь, что любой протест с его стороны навсегда закроет ему доступ к мри. Мри заставили жить, несмотря на их многочисленные раны; они оживали; они выздоравливали; и Дункан считал это самым важным. Внутренняя этика мри отвергала посторонних, ненавидела медицину, отказывалась от жалости своих врагов; но у этих мри выбора не было. Они принадлежали ученым, которые нашли способ продлить их жизни. Им не позволяли просыпаться – и это тоже сохраняло им жизни.

– Ньюн, – негромко позвал Дункан, пользуясь тем, что охранник снаружи на минуту отвлекся. Он коснулся тыльной стороны руки Ньюна с длинными пальцами под опутывающей кел'ена сеткой; мри все время держали тщательно связанным, потому что иначе бы он при первом же удобном случае разодрал свои раны – и этого боялись. Любой другой мри, попавший в плен, поступил бы точно так же, чтобы покончить с собой. Никто никогда не оставался в живых.

– Ньюн, – снова настойчиво произнес он; этот ритуал Дункан исполнял дважды в день, стараясь хотя бы сообщить мри, что остался кто-то, кто может произнести его имя; стараясь – в каком бы далеке ни блуждало сознание мри – заставить его думать; стараясь наладить какой-то контакт с застывшим разумом мри.

Глаза Ньюна на миг ожили и снова стали неподвижными, подернувшись дымкой, когда перепонка закрыла их.

– Это Дункан, – он настойчиво сжимал руку мри. – Ньюн, это Дункан.

Перепонка отодвинулась; глаза прояснились; тонкие пальцы дрогнули, почти сжались. Ньюн смотрел на него, и сердце Дункана забилось с надеждой: это был первый признак того, что мри находится в здравом уме, что с разумным существом, которое Дункан знал, все в порядке. Дункан увидел, что взгляд мри скользнул по комнате, задержавшись на двери, за которой виднелся охранник.

– Ты все еще на Кесрит, – негромко проговорил Дункан, чтобы охранник не услышал и не помешал им. – Ты на борту разведывательного корабля «Флауэр», прямо за городом. Не обращай внимания на человека. Это пустяки, Ньюн. Все хорошо.

Возможно, Ньюн понял; но янтарные глаза затуманились и закрылись, и он снова скользнул в объятия наркотиков, свободный от боли, от понимания, свободный от воспоминаний.

Они были последними в их роду, Ньюн и Мелеин – последние мри, не только на Кесрит, но и где бы то ни было. Именно поэтому ученые не отпускали их: это был шанс разрешить загадку мри, который мог больше никогда не представиться. Здесь, на Кесрит, в ночь огня и предательства, исчезла раса мри – все, кроме этих двоих, которым удалось спастись, – о, ирония судьбы! – попав в руки своих врагов.

И в этом им помог Дункан, которому они доверяли.

Дункан коснулся бесчувственного плеча Ньюна и, повернувшись уходить, задержался, чтобы заглянуть сквозь перегородку из темного стекла в каюту, где спала Мелеин. Он больше не разговаривал с ней с тех пор, как она обрела могущество. Для мри она была бы святой, неприкосновенной: чужой смог бы поговорить с ней только через других. Оказавшись среди своих врагов, одинокая и испуганная, она бы вынесла все, кроме унижения. Ее враги, которых она могла ненавидеть и презирать, исчезали в беспамятстве и забытье; но перед ним, чье имя она знала, который видел ее, когда она была свободной, ей, наверное, было бы очень стыдно.

Она спокойно отдыхала. Дункан несколько мгновений наблюдал, как дыхание вздымает ее грудь, уверяя себя, что девушка в полном порядке и ей удобно, затем повернулся и открыл дверь, рассеянно поблагодарив охранника, который выпустил его из запретной секции во внешний коридор.