Роберт Хайнлайн - Уплыть за закат

Судья сказал также, что напишет Вам обо мне.

Если Вы дадите на то свое позволение, я заеду к Вам и миссис Джонсон в воскресенье семнадцатого апреля, чтобы просить Вас представить меня Вашей дочери мисс Морин Джонсон как возможного соискателя ее руки.

Буду счастлив дать Вам любые сведения о себе и ответить исчерпывающе и откровенно на все Ваши вопросы.

С нетерпением ожидаю Вашего ответа.

Остаюсь, сэр, Вашим преданным слугой Брайаном Смитом".

– Ну вот, дочка, к тебе скачет твой рыцарь на белом коне.

– Лишь бы не о двух головах. Что проку, отец. Я умру старой девой в возрасте девяноста семи лет.

– Надеюсь, не слишком сварливой. Что мне ответить мистеру Смиту?

– Да пусть приезжает. Напишите, что я вся сочусь от нетерпения.

– Морин!

– О да. Я слишком молода, чтобы быть циничной. Знаю. Quel dommage <���какая жалость (фр.)> . Я напрягусь и одарю мистера Брайана Смита самой лучезарной своей улыбкой, а встречи с ним буду ждать с радостным оптимизмом. Он у меня, правда, немного увял. Тот последний орангутан…

(Он пытался изнасиловать меня прямо на матушкином диване, как только родители поднялись наверх. Но ему пришлось быстро отступить, схватившись за пах, – пригодилось мое знание анатомии.) – Напиши, что мы будем рады ему. Воскресенье семнадцатого – это через две недели.

Я ожидала этого воскресенья с умеренным энтузиазмом. Правда, в церковь все-таки не пошла, приготовила провизию для пикника и, пользуясь случаем, помылась. Мистер Смит оказался приемлемым молодым человеком с правильной речью, хотя дух от него не захватывало. Отец немножко попытал его, мать предложила ему кофе, и часам к двум мы с ним поехали на прогулку в нашей двуколке, на Дэйзи, поставив его взятую напрокат лошадку в сарай.

Три часа спустя я была убеждена, что влюбилась.

Брайан договорился, что первого мая приедет опять. В промежутке ему предстояло сдать выпускные экзамены.

В следующее воскресенье, 24 апреля 1898 года, Испания объявила войну Соединенным Штатам.

Тюрьма как тюрьма, бывает и хуже. Как, например, та, в Техасе, в которой я сидела семьдесят с чем-то лет назад по своему личному времени.

Там тараканы сражались за неверный шанс подобрать пару крошек с пола, горячей воды отродясь не бывало, а вся охрана приходилась родней шерифу.

Тем не менее мексиканские нищие то и дело переправлялись тайком из Рио и били в городе стекла, чтобы попасть в эту тюрьму и подкормиться за зиму.

Это заставляет воображать о мексиканских тюрьмах нечто такое, о чем и думать не хочется.

Пиксель навещает меня почти каждый день. Стражники не могут понять, как это ему удается. Они все его полюбили, ну и он снисходит кое до кого.

Они таскают ему разные вкусности, которые он порой соглашается отведать.

Начальник, проведав о гудиниевских <���Гудини, Гарри – знаменитый американский иллюзионист, мастерски освобождавшийся из оков, закрытых помещений и т.п.> талантах Пикселя, посетил мою камеру как раз тогда, когда тот пришел, попытался его погладить и был оцарапан за бесцеремонность – не до крови, но достаточно чувствительно.

Начальник приказал мне предупредить его загодя, когда Пиксель будет входить или выходить; он хочет понять, как это Пиксель проникает в камеру, не задетая сигнализации. Я сказала ему, что ни один смертный не способен предсказать, что сделает кот в следующий момент, так что нечего тут сшиваться. (Охранники и надзиратели – люди по-своему неплохие, но начальник стоит ниже меня на социальной лестнице. Видимо, Пиксель тоже это понимает.) Пару раз заходил доктор Ридпат, уговаривал меня признать свою вину и положиться на милость суда. Говорил, что трибунал, конечно, осудит меня условно, если убедится в моем искреннем раскаянии.

Я сказала ему, что невиновна и лучше стану cause celebre <���знаменитый судебный процесс (фр.)> , а потом продам свои мемуары за бешеные деньги.

Мне, должно быть, неизвестно, заметил он, что Епископская Коллегия недавно приняла закон, согласно которому все имущество лиц, осужденных за святотатство, передается в церковь после оплаты погребения осужденного.

– Знаете, Морин, я вам друг, хотя вы этого, кажется, не понимаете. Но ни я и никто другой не сможет ничего для вас сделать, если вы отказываетесь помочь.

Я поблагодарила его и сказала, что мне жаль его разочаровывать. Он посоветовал мне хорошенько подумать и не поцеловал на прощанье, из чего я заключила, что он и вправду недоволен мною.

Дагмар бывает почти ежедневно. Она не пыталась склонить меня к покаянию, зато сделала то, что тронуло меня сильнее, чем все увещевания доктора Ридпата: принесла мне "последнего друга".

– Если решила молчать, он поможет. Отломи только наконечник и впрысни все равно куда. Когда он подействует – минут через пять – тебя даже поджаривание на медленном огне не проймет. Но ради Святой Каролиты, лапочка, постарайся, чтобы его у тебя не нашли!

Постараюсь.

Я не диктовала бы эти мемуары, не окажись в тюрьме. Не то чтобы я в самом деле собиралась их публиковать, но не мешает разложить все по полочкам – может, тогда я пойму, где ошибалась, и придумаю, как выпутаться из этой переделки и жить дальше.

Битва при Новом Орлеане состоялась через две недели после окончания войны 1812 года <���англо-американская война 1812-1814 гг.> – так медленно тогда распространялись новости. Но в 1898-м году уже действовал Атлантический кабель. Известие о том, что Испания объявила нам войну, дошло до Фив из Мадрида через Лондон, Нью-Йорк и Канзас-Сити почти что со скоростью света, если не считать задержек на передачу. Разница во времени между Мадридом и Фивами – восемь часов, поэтому семейство Джонсон находилось в церкви, когда страшная весть достигла города.

Преподобный Кларенс Тимберли, пастор нашей Методистской епископальной церкви памяти Сируса Вэнса Паркера, читал проповедь, и только он покончил с "в-четвертых" и углубился в "в-пятых", как зазвонил большой колокол на здании окружного суда. Брат Тимберли прервал проповедь.

– Сделаем перерыв в проповеди, чтобы Осейджские пожарники могли покинуть храм.

Около десятка мужчин помоложе встали и вышли. Отец взял свой чемоданчик и последовал за ними. Он не состоял в добровольной пожарной команде, но, как врач, обычно присутствовал на пожаре, если только не занимался больным в тот момент, когда били в набат.

Как только за отцом закрылась дверь, проповедник снова взялся за свое "в-пятых" – о чем он толковал, сказать не могу: на проповеди я всегда принимала внимательный, заинтересованный вид, но слушала редко.