Дин Кунц - Властители душ

– Так ведь мы поэтому собрались сами готовить обед? – защищался мальчик. – Чтобы дать им возможность побыть вместе?

Дженни рассмеялась.

– Черт возьми! – проговорил Пол. Рай заявила:

– Я собиралась приготовить на обед белку. Ужас появился на лице Марка.

– Гадко, отвратительно так говорить!

– Я не то имела в виду.

– Все равно гадко.

– Прости меня.

Украдкой поглядывая на нее, словно пытаясь увериться в ее искренности, Марк наконец сказал:

– Ну, ладно.

Взяв Пола за руку, Дженни проговорила:

– Если мы сейчас не пойдем гулять, твоя дочка ужасно расстроится, она такая. Усмехнувшись, Рай кивнула:

– Это правда. Я такая.

– Мы с Дженни идем гулять, – объявил Пол. Он наклонился к Рай. – Но на ночь я расскажу тебе леденящую душу историю про то, как судьба карает непослушных детей.

– Ax, как славно! – обрадовалась Рай. – Люблю истории, которые рассказывают на ночь. Обед будет на столе к часу дня.

Она повернулась и, словно почувствовав, что Пол кинул ей вслед бадминтонную ракетку, подпрыгнула и шмыгнула в сторону, к палатке.

Ручей с шумом пенился у валунов, несся меж берегов, поросших кустистыми березами и лавром, сбегал по каменистым порожкам и образовывал широкое глубокое озерцо в конце ущелья, прежде чем обрушиться водопадом на следующий выступ горы. В озерце водилась рыба: неясные тени скользили в темной воде. У озера росли высокие стройные березы и один дуб-великан с мощными перекрученными корнями, которые, словно щупальца, пронизывали прелую листву и черную землю. Вокруг все поросло густым и мягким мхом, словно специально создавая ложе для возлюбленных.

Через полчаса, поднявшись от лагеря и поляны, где они играли в бадминтон. Пол с Дженни остановились передохнуть у озерка. Она улеглась, закинув руки за спину, он прилег возле. Она сама не поняла, как случилось, что разговор перешел в нежный обмен поцелуями. Ласки. Шепоток. Он прижал ее к себе, обвивая руками, зарывшись лицом в ее волосы, слегка касаясь языком у нее за ушком.

Внезапно осмелев, она провела рукой по его джинсам, чувствуя, как его тело напрягается под тканью.

– Я хочу этого, – произнесла она.

– Я хочу тебя.

– Тогда мы оба можем получить то, что нам хочется.

Когда они разделись, он принялся целовать ее грудь, лизать напрягшиеся соски.

– Я хочу тебя сейчас, – заявила она. – Быстро. Дольше это будет в следующий раз.

Они ринулись друг к другу с редкостной, мошной и неожиданной чувственностью, которой никто из них до этого еще не испытывал. Удовольствие было упоительным, сильнейшим, оно почти терзало ее, и она видела, что с ним происходит то же самое. Возможно, это было оттого, что они так мучительно давно хотели друг друга и не были вместе с самого марта. Если разлука усиливает стремление сердца к возлюбленному, то равно и тело вопиет о том же, думала она. А может быть, это пронзительное наслаждение было откликом на окружающую природу, на одуряющие звуки, и запахи, и прикосновения дикого леса. Какой бы ни была причина, ему не понадобилась смазка, чтобы войти в нее. Он проник глубже, мощным движением входя и выходя из нее, наполняя ее собою, сливаясь с нею. Она была поражена видом его мускулов: рельефно вылепленные, они перекатывались на его руках, когда, опираясь ладонями, он вздымался над нею. Она положила руки на его ягодицы, твердые, как камень, заставляя его входить в нее еще глубже. Хотя кончила она очень быстро, но так медленно приходила в себя после оргазма, что начинала думать, ему не будет конца. Внезапно, когда ее ощущения стали ослабевать, он тоже мощно закончил, проговорив нежно ее имя.

Сплетясь с нею, он целовал ее грудь, губы, лоб, а потом откинулся и вытянулся рядом.

Она повернулась к нему, коснулась животом его живота и приникла губами к вздымающейся жилке на его шее.

Он держал ее, а она – его. То, что произошло сейчас между ними, казалось, связало их; память словно соединила их пуповиной.

Несколько минут мир вне его не существовал для нее. Она не слышала никаких звуков, кроме биения собственного сердца и тяжелого общего дыхания. Через некоторое время голоса леса, покрывавшего гору, стали долетать до нее: над головой шептались листья, ручей шумел, падая со склона в озерцо, птички перекликались в ветвях. Поначалу она и чувствовать не могла ничего, кроме слабой боли в груди и теплоты семени Пола. Постепенно, однако, она стала ощущать знойность воздуха и сырость земли, так что в их объятиях было уже больше неудобства, чем романтики.

Она нехотя оторвалась от него и перекатилась на спину. Грудь и живот были влажными от пота.

Она проговорила:

– Невероятно.

– Невероятно.

Больше никто из них не мог произнести ни слова. Мягкий ветерок почти обсушил их кожу, когда он, наконец, приподнялся на локте и взглянул на ее.

– Знаешь что?

– Что же?

– Я никогда не знал женщины, которая могла бы так доставлять себе удовольствие, как ты.

– Ты имеешь в виду секс?

– Да, именно.

– Энни это нравилось?

– Конечно. У нас был чудесный брак. Но она так не наслаждалась этим, как ты. Ты выкладываешься целиком. Ты ничего и никого не замечаешь вокруг и не чувствуешь, кроме наших тел. Ты полностью поглощена любовью.

– Что же я могу поделать, раз я такая ненасытная.

– Дело не в этом.

– Ну, гиперсексуальная.

– Дело не только в сексе, – возразил он.

– Ты не собираешься сообщить мне, что ты восхищен моим умом?

– Как раз об этом я и собирался тебе сказать. Ты умеешь всем наслаждаться. Я видел, как ты смаковала стакан воды – другие так дегустируют хорошее вино. – Он провел пальцем у нее по груди. – У тебя настоящая страсть к жизни.

– У меня и у Ван Гога.

– Я серьезно.

Она немного подумала.

– В колледже друзья говорили мне то же самое.

– Ах, вот как?

– Но если это так, – продолжала она, – то благодарить надо моего папу.

– Да? – Он подарил мне такое счастливое детство.

– Твоя мама умерла, когда ты была еще ребенком?

Она кивнула.

– Она умерла во сне. Кровоизлияние в мозг. Еще сегодня она была здесь, с нами, – а назавтра ее не стало. Я никогда не видела ее больной, страдающей, а это очень важно для ребенка.

– Ты убивалась, я уверен.

– Какое-то время. Но папа изо всех сил старался, чтобы я не горевала. Он непрестанно делал мне подарки, постоянно исторгал из себя шутки, игры, смешные истории – все двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Он точно как ты не хотел, чтобы ребенок оплакивал смерть матери.

– Только бы и мне удалось это так же успешно, как Сэму…

– Даже, может быть, чересчур успешно, – заметила она.

– Что это значит? Вздохнув, она отозвалась:

– Иногда мне кажется, лучше бы он тратил меньше усилий на то, чтобы сделать счастливым мое детство, а больше на то, чтобы приспособить меня к реальной ЖИЗНИ.