Дэвид Линдсей - Путешествие к Арктуру

Эртрид встал и с минуту стоял молча. Казалось, что в ярком лунном свете его лицо претерпело изменения. Оно потеряло расслабленный, нерешительный, недовольный вид и обрело какое-то коварное величие. Он с задумчивым видом несколько раз хлопнул в ладоши и прошелся туда-сюда. Маскалл и Глимейл стояли рядом, наблюдая за ним.

Затем он сел у озера и, склонившись набок, положил правую руку на землю открытой ладонью вниз, одновременно вытянув правую ногу так, чтобы ступня касалась воды.

Маскалл во все глаза смотрел на него и на озеро и вдруг ощутил укол прямо в сердце, будто его пронзили рапирой. Он едва удержался, чтобы не упасть, и увидел при этом, как над водой взметнулся фонтан и вновь осел. В следующее мгновение сильнейший удар в рот, нанесенный невидимой рукой, сбил его на землю. Он поднялся и увидел, что образовался второй фонтан. Едва он оказался на ногах, как ужасная боль молотом застучала в мозгу, как от злокачественной опухоли. От этой мучительной боли он зашатался и вновь упал, на этот раз на руку, пораненную Крэгом. Эта оглушающая боль поглотила все остальные его муки. Длилась она всего мгновение, а затем наступило неожиданное облегчение, и он обнаружил, что грубая музыка Эртрида потеряла власть над ним.

Маскалл видел его вытянувшимся в том же положении. Толстые струи быстро взлетали над поверхностью озера, находившейся в оживленном движении. Но Глимейл не стояла, она беспомощно лежала на земле, не двигаясь. По ее уродливой позе Маскалл решил, что она мертва. Подойдя к ней, он увидел, что это действительно так. Он не знал, что она испытывала в душе, умирая, поскольку на лице застыла вульгарная ухмылка Кристалмена. Вся трагедия не длилась и пяти минут.

Он подошел к Эртриду и силой оттащил его, прервав игру.

– Ты сдержал свое слово, музыкант, – сказал он. – Глимейл мертва.

Эртрид пытался собрать свои беспорядочные чувства.

– Я предупреждал ее, – ответил он, садясь. – Разве не просил я ее уйти? Но она умерла очень легко. Она не дождалась красоты, о которой говорила. Она совсем не услышала страстности, и даже ритма. Да и ты тоже.

Маскалл с негодованием посмотрел на него, но ничего не сказал.

– Ты не должен был прерывать меня, – продолжал Эртрид. – Когда я играю, все остальное не имеет значения. Я мог потерять нить моих идей. К счастью, я никогда не забываю. Я начну сначала.

– Раз музыка должна продолжаться в присутствии мертвой, следующим играю я.

Человек быстро поднял взгляд.

– Этого не может быть.

– Так должно быть, – решительно сказал Маскалл. – Я предпочитаю играть, а не слушать. И еще одна причина: у тебя впереди все ночи, а в моем распоряжении лишь нынешняя.

Эртрид сжимал и разжимал кулак, постепенно бледнея.

– Ты со своим безрассудством скорее всего убьешь нас обоих. Айронтик принадлежит мне, и пока ты не научишься играть, ты только сломаешь инструмент.

– Ну тогда я его сломаю, но я попытаюсь.

Музыкант вскочил на ноги и встал, загораживая дорогу.

– Ты собираешься отнять его у меня силой?

– Спокойно! У тебя будет тот же выбор, что ты предложил нам. Я дам тебе время убраться куда-нибудь.

– Что мне от этого толку, если ты испортишь мое озеро? Ты не понимаешь, что делаешь.

– Уходи или оставайся! – ответил Маскалл. – Даю тебе время, пока вода снова не успокоится. После этого я начинаю играть.

Эртрид делал судорожные глотательные движения. Он посмотрел на озеро и снова на Маскалла.

– Клянешься?

– Ты лучше, чем я, знаешь, сколько времени это займет, но до тех пор ты в безопасности.

Эртрид бросил на него злобный взгляд, мгновение колебался, а затем пошел прочь и начал взбираться на ближайший холм. На полпути он опасливо взглянул через плечо, чтобы посмотреть, что происходит. Еще через минуту-другую он скрылся за гребнем, направляясь к берегу, выходившему на Маттерплей.

Позже, когда вода опять стала спокойной, Маскалл сел у ее края, подражая позе Эртрида.

Он не знал ни как начать извлечение своей музыки, ни что из этого выйдет. Но в мозгу его возникли отчаянные планы, и ему захотелось создать физические образы – и более всего один образ – образ Суртура.

Прежде чем поднести ступню к воде, он кое-что обдумал. Он сказал: «То, чем в обычной музыке являются ТЕМЫ, в этой музыке – ОБРАЗЫ. Композитор не ищет тему, подбирая ноты по одной, напротив, вся тема целиком вспыхивает в его сознании по вдохновению. Так же должно быть и с образами. Когда я начну играть, если я чего-нибудь стою, отдельные идеи перейдут из моего подсознания в это озеро, а затем отразятся в нечто реальное, и я впервые познакомлюсь с ними. Так это должно быть».

Едва его ступня коснулась воды, он почувствовал, что мысли утекают из него. Он не знал, что это за мысли, но сам факт течения создавал ощущение радостного мастерства владения инструментом. К нему присоединялось любопытство узнать, какими эти мысли окажутся. Фонтаны образовывались на поверхности озера, число их все возрастало, но он не испытывал боли. Его мысли, становившиеся музыкой, исходили из него не ровным непрерывным потоком, а сильными грубыми толчками, перемежающимися периодами покоя. В момент такого толчка все озеро взрывалось фонтанами.

Он осознал, что выходившие из него идеи возникали не в его разуме, а исходили из бездонных глубин его воли. Он не мог задать их характер, но он был в состоянии усилием воли выталкивать их или задерживать.

Сначала вокруг ничего не менялось. Затем луна стала более расплывчатой, и странное новое сияние осветило местность. Оно усиливалось настолько незаметно, что лишь через некоторое время он узнал в нем свет Маспела, который он увидел в Умфлешском лесу. Он не мог бы дать имя этому сиянию или определить его цвет, но оно наполнило его каким-то суровым и священным трепетом. Он призвал все ресурсы своей могучей воли. Фонтаны стали толще, напоминая лес, и многие из них достигали в высоту двадцати футов. Тиргельд выглядел слабым и бледным; сияние достигло невероятной силы, но теней оно не отбрасывало. Поднялся ветер, но там, где сидел Маскалл, было тихо. Вскоре ветер начал визжать и свистеть, как в бурю. Маскалл не видел никаких образов и удвоил свои усилия.

Теперь его мысли неслись в озеро так неистово, что всю душу охватило веселье и дерзость. Но природу этих мыслей он по-прежнему не знал. Вверх выстрелил громадный фонтан, и в тот же момент холмы начали трескаться и рушиться. Из их недр изверглись огромные массы земли, и в следующий спокойный период Маскалл увидел, что пейзаж изменился. Но загадочный свет усиливался. Луна совершенно исчезла. Невидимая буря оглушила ужасающим шумом, но Маскалл героически играл дальше, пытаясь вытолкнуть идеи, которые обрели бы форму. Склоны холмов прорезали глубокие расселины. Разметавшаяся с верхушек фонтанов вода заливала землю, но там, где он сидел, было сухо.