Алексей Барон - Люди и ящеры

Дальше к северу начинается цветущая равнина с островками рощ. Все теплое время года степь источает ароматы. Только небо здесь часто темнеет, особенно по вечерам, когда от моря через Вест-горы вязко течет сырой воздух. Над холодной рекой он сгущается, и тогда туманы наполняют долину, поднимаясь до горных перевалов. На цветы, стебли, хвою, листья падает роса. Седеют скалы ближнего плоскогорья, стены замка покрываются мелкими каплями, в нем поспешно хлопают окна.

Но с восходом туман, а вслед за ним и тучи обычно рассеиваются. Лучи Эпса согревают землю, воздух, воду, растения. В небе появляются птицы и летающие ящеры, по Текле скользят парусники, зеленеют окрестные поля.

Окрестности Альтеншпиля считаются одним из красивейших мест Поммерна. Поэтому в замке располагается летняя резиденция курфюрста. Здесь он проводит большую часть теплого времени года. Отдыхает, устраивает балы и концерты. Отсюда выезжает на охоту. Здесь принимает министров, послов и гостей.

Гости же его высочества бывают не совсем обычными. Бывают и вовсе необычными.

С некоторых пор в Альтеншпиле, на верхней площадке одной из башен, начал появляться странный человек – очень коротко, почти наголо стриженный мужчина в плаще с постоянно откинутым капюшоном. И с цепью на ноге.

Вместе с ним появлялся другой человек. Массивный, квадратный, редко мигающий. Он предпочитал устраиваться в тени зубца, откуда внимательно наблюдал за первым.

Встречаясь с ним взглядом, закованный мужчина морщился, нервно сплетал и расплетал пальцы, после чего переходил на противоположную сторону. Там, облокотившись о парапет, он начинал разглядывать двор замка.

А двор делится на две части серой громадой дворца. О том, что творится позади него, можно было догадываться только по звукам – лошадиному ржанию, ударам кузнечного молота, командным крикам офицеров. Лишь изредка в просвете между дворцом и крепостной стеной мелькает передник служанки либо неспешно проплывает кафтан конюха.

Зато ближняя половина двора с башни просматривается во всех деталях.

Здесь, в северной части острова, разбит небольшой, но очень ухоженный сад с фонтаном, беседкой и цветниками. По утрам он обычно пустовал, и его вид быстро наскучивал мужчине с цепью, но иногда там появлялись нарядно одетые люди

Выйдя из дворца, они задерживались у фонтана, кормили рыбок либо разбредались по мощеным дорожкам. В безветренную погоду при этом на башню залетали обрывки фраз, смех, восклицания. Время от времени кто-то из гуляющих, чаще – женщина, бросал взгляд вверх, но тут же опускал голову, если пленник все еще находился на своем месте.

Некоторые члены компании приходили в сад и вечером, в час, когда багровеющее светило касалось гор. Тогда слуги выносили вино, фрукты, пестрые коробочки со сластями.

Дамы и кавалеры брали бокалы и уходили в беседку, исчезая из поля зрения узника.

Его это не очень расстраивало. Он переводил равнодушный взгляд на заречные пространства и долго оставался неподвижным.

Под башней плескалась вода, скрипели снасти стоящих на якоре парусников. С подъемного моста слышалось мычание, щелканье кнута, пастушьи крики. Звенели колокола соседнего города. Этот звон далеко разносился вдоль реки, наполняя долину грустным спокойствием.

Сумерки сгущались, холодел воздух, стихал ветер, отчетливее становился гомон лягушек. Над водой растекались запахи тины и далеких костров, а в небе разгорались огромные, поразительно яркие звезды. Их призрачный свет преображал окрестности – серебристо поблескивала трава, над ней загадочно темнели пятна рощ.

Этот свет, свет иных миров, волновал пленника. Чем ярче блестели звезды, тем беспокойнее он становился. Вставал из кресла, начинал ходить с места на место, вглядываясь в небо. Его страж, завернувшись в фиолетовый плащ, сливающийся с ночью, на ощупь записывал странно звучащие слова.

Толиман, мицар, альдебаран, дубге, канопус, фомальхаут... Было в этих звуках нечто древнее и забытое. Прекрасное, волнующее и загадочное. Похожее на волшебное заклинание из ветхой книги без начала и конца. Книги о чем-то чрезвычайно важном, серьезном и в то же время неотвратимо притягательном; книги, таящей в себе грустную мудрость и непонятную угрозу.

Через некоторое время узник замолкал, прекращал метания, садился на каменные плиты. Он чертил на них замысловатые фигуры случайно выкрошившимся кусочком окаменевшей извести, делал какие-то вычисления. Потом захватывал в горсть бородку и погружался в задумчивость; в его черных больших глазах отражался свет звезд.

Слуги не любили появляться в это время на башне, их одолевали суеверия. Лишь фиолетовый страж терпеливо держал на весу перо и бумагу.

Человек с бородкой брал лист-другой и в свете предупредительно зажженного фонаря покрывал их угловатыми знаками.

– Не узнаю, ничего не узнаю, – бормотал он. – Абсурд, абсурд...

Нередко он после этого впадал в ярость и с ожесточением рвал написанное. Тогда его уводили вниз, особенно если начинался дождь. А фиолетовый служитель аккуратно собирал клочки бумаги. Даже в саду бродил, проверяя, не упало ли чего.

Шло время. Весна заканчивалась, близилось лето. День за днем узник выходил на башню, и все повторялось. Но в один теплый и даже немного душный вечер дождь так и не собрался, тумана тоже не было, а на небе разыгралась необычайно яркая заря. Установившийся порядок оказался нарушенным еще в одном. В саду, под кронами акаций, неожиданно прозвучала музыка – тихие, но отчетливые аккорды струнного инструмента.

Узник, только что покончивший с очередным листом, приподнял голову. На его сухом и привычно нахмуренном лице появилось осмысленное выражение.

– Что это было? – отрывисто спросил он. – Какая вещь? – Не знаю, монсеньор, – ответил служитель голосом, полным изумления, поскольку до этого странный человек разговаривал только с самим собой.

– Знакомая мелодия, э... Как вас зовут?

– Фердинанд, к вашим услугам, – еще больше удивляясь, ответил страж.

– Я хочу взглянуть на инструмент, Фердинанд. Просьбу спешно выполнили.

– Силы небесные! Гитара...

Человек с бородкой сел в кресло, погладил лаковую деку. Потом уверенной рукой поправил колки, пробежал по струнам.

Сначала его игра была несколько сбивчивой, но быстро выровнялась, набрала темп. Звуки сделались чистыми, отчетливыми. Пленник явно занялся делом, по которому соскучился. Перебрав несколько красивых, но неизвестных музыкальных тем, он на минуту приостановился, размышляя, что еще сыграть, уронил несколько рассеянных нот, качая при этом закованной ногой. И вдруг струны застонали, захлебнулись птичьими вскриками. Полилась тоскливая мелодия, перебиваемая басовыми ударами.