Стивен Кинг - Двери Между Мирами

Наша жизнь – как эти карточные домики, что я строю. Иногда она ломается по какой-то причине, а иногда – без всяких причин".

Карлочими Дретто считал, что это – самое глубокое из всех слышанных им суждений о человеческой жизни.

В тот единственный раз Балазар вышел из себя из-за того, что одно из его строений рухнуло, лет двенадцать, может быть, четырнадцать, назад. К нему пришел один мужик насчет спиртного. Невоспитанный мужик, как есть хам. Пахло от него так, будто он моется в ванне раз в год, надо – не надо. Короче, мик [оскорбительное прозвище ирландцев], один из этих, с кудрявыми рыжими волосами и с таким белым лицом, будто у них чахотка или еще чего, из этих, у которых фамилия начинается на О, а между О и настоящей фамилией стоит такая закорючка. Ну, и, конечно, насчет спиртного. Им, микам, всегда выпивку подавай, наркота им на дух не нужна. И вот, этот мик вообразил, что постройка на столе у Иль Боссо – так себе, шуточки. После того, как Иль Боссо ему объяснил, вежливо, как джентльмен джентльмену, почему никакая сделка между ними невозможна, этот мик вдруг как заорал: «Загадывай желание!» Да как подул на письменный стол Иль Боссо, точно ниньо [Ниньо (исп.) – ребенок], задувающий свечи на именинном пироге, и карты так и разлетелись вокруг головы Балазара, и Балазар открыл левый верхний ящик письменного стола, ящик, где другие бизнесмены обычно держат писчую бумагу со своим личным штампом, или свои личные записные книжки, или еще что-нибудь в этом роде, и достал пистолет калибра .45, и выстрелил этому мику прямо в голову, и выражение лица у Балазара ни капельки не изменилось, и после того, как Чими и еще один малый по имени Трумэн Элигзандер, который четыре года назад помер от сердечного припадка, закопали этого мика под курятником где-то на окраине Сидонвилля (штат Коннектикут), Балазар сказал Чими: «Строить всякие вещи – дело людей, paisan [Paisan (искаж. исп.) – земляк]. А разрушать их – дело Бога. Ты согласен с этим?»

«Да, мистер Балазар», – ответил тогда Чими. Он действительно был с этим согласен.

Балазар удовлетворенно кивнул. «Вы сделали, как я велел? Положили его где-нибудь, где на него смогут срать куры, или утки, или еще что-нибудь такое?»

«Да».

«Это очень хорошо», – спокойно сказал Балазар и вынул из правого верхнего ящика письменного стола новую колоду карт.

Для Балазара, «Скалы», одного этажа было мало. На крыше первого этажа он строил второй, только не такой широкий; на втором – третий; на третьем – четвертый. Он строил и дальше, но после четвертого этажа ему приходилось для этого встать. Чтобы заглянуть в домик, уже не надо было так сильно нагибаться, а нагнувшись, человек видел уже не ряды треугольников, а хрупкий, ошеломляющий и неимоверно прекрасный зал из ромбов. Если смотреть туда слишком долго, начинала кружиться голова. Однажды Чими на Кони-Айленд зашел в «Зеркальный Лабиринт» и у него вот так же закружилась голова. Больше он туда никогда не заходил.

Чими рассказывал (он думал, что никто ему не верит, а на самом деле всем было глубоко безразлично), что он однажды видел, как Балазар построил такое… уже не карточный домик, а карточную башню, которая рухнула только после девятого этажа. Что всем на это было положить с прибором, Чими не знал, потому что все, кому он об этом рассказывал, изображали глубокое изумление, поскольку Чими был близок к Иль Боссо. Но слушатели изумлялись бы по-настоящему, если бы у него нашлись слова, чтобы описать эту башню – какая она была изящная и хрупкая, как высотой она была почти в три четверти расстояния от крышки письменного стола до потолка, кружевное строение из тузов, и королей, и двоек, и валетов, и десяток, и красно-черная конструкция из бумажных ромбов, бросавшая вызов всему миру, который, кружась, несется сквозь вселенную, состоящую из бессвязных движений и сил; башня, представлявшаяся изумленному взору Чими громогласным отрицанием всех несправедливых парадоксов жизни.

Если бы он умел, он сказал бы: «Я смотрел на то, что он построил, и оно объяснило мне звезды».

Балазар понимал, как должны обстоять дела. ФБРовцы засекли Эдди – быть может, он вообще сделал глупость, послав Эдди, может быть, его инстинкт начал его подводить, но Эдди почему-то казался таким подходящим, таким абсолютно подходящим. Дядя Балазара, первый, на кого он работал в этом бизнесе, сказал однажды, что нет правил без исключений, кроме одного: никогда не доверяй наркашам. Балазар тогда промолчал – негоже пятнадцатилетнему мальчишке открывать рот, даже для того, чтобы согласиться – но про себя подумал, что единственное правило без исключений – что бывают отдельные правила, к которым это правило не относится.

«Но если бы Тио [Tio (исп.) – дядя] Вероне был сегодня жив, – подумал Балазар, – он бы засмеялся над собой и сказал бы: гляди, Рико, ты всегда был слишком уж умен, ты знал правила, ты помалкивал, когда этого требовало уважение к старшим, но глаза у тебя всегда были наглые. Ты всегда слишком хорошо знал, какой ты умный, и поэтому ты в конце концов свалился в яму собственной гордыни, и я всегда знал, что так оно и выйдет».

Он сложил «А» и накрыл его третьей картой.

Они взяли Эдди, подержали его, а потом выпустили.

Балазар забрал брата Эдди и их общую заначку. Этого достаточно, чтобы привести Эдди сюда… а Эдди ему нужен.

Эдди нужен ему, потому что они держали его только два часа, а это ни в какие ворота не лезет.

И допрашивали его не на Сорок третьей улице, а в Кеннеди, а это тоже ни в какие ворота не лезет. Это значит, что Эдди сумел скинуть весь или почти весь марафет.

Или не сумел?

Балазар думал. Старался разобраться.

Эдди вышел из аэровокзала через два часа после того, как его сняли с самолета. Этого слишком мало для того, чтобы они успели его расколоть, но слишком много для того, чтобы они пришли к выводу, что он в порядке, что какая-то стюардесса что-то напутала.

Он думал. Старался разобраться.

Брат Эдди уже стал зомби, но Эдди еще в полном уме, Эдди еще крепкий парень. Он бы не раскололся всего за два часа… разве что из-за брата. Из-за чего-то, связанного с его братом.

И все же – почему не на Сорок третьей улице? Почему не было таможенного фургона (они выглядели совсем, как почтовые, только задние окошки затянуты проволочной сеткой)? Потому что Эдди действительно что-то сделал с товаром? Скинул? Спрятал?

В самолете спрятать товар невозможно.

И скинуть невозможно.

Конечно, невозможно и бежать из некоторых тюрем, ограбить некоторые банки, не получить срок по некоторым делам. Но некоторым людям это удается. Вон, Гарри Гудини сбрасывал смирительные рубашки, выбирался из запертых сундуков, из банковских сейфов, мать его… Но Эдди Дийн – не Гудини.