Дэвид Вебер - В руках врага

В любом флоте, а особенно в охваченном революционной лихорадкой, действует неписаный закон: офицеру, отказавшемуся от повышения и, тем самым, признавшим себя не готовым принять соответствующую ответственность, оно никогда не будет предложено вновь. Скорее всего ему вообще не предложат ответственную работу… и вообще хоть какую-нибудь работу. Тем более Народный Флот находился в тяжелом положении, и если доказавший свою одаренность флотоводец демонстративно отказывался от ответственности, его «бдительные» коллеги вполне могли привлечь к этому факту внимание БГБ.

Нахмурившись, Турвиль мысленно дал себе слово проследить за тем, чтобы в докладе наверх о пленении Харрингтон в первую очередь были отмечены заслуги капитанов Захари и Тернера. Флот должен знать, что командующий эскадрой не претендует на чужие лавры. В худшем случае эта скромность обеспечит ему понимание и уважение коллег, а в лучшем – хотя такой вариант представлялся не слишком вероятным – позволит ему самому отделаться благодарностью, добившись повышения для двух капитанов, которые, тут у него не было сомнений, заслужили награду. Конечно, им сопутствовала удача, но на войне без удачи не обойтись, а захват такого противника, как Харрингтон, не мог стать результатом одного лишь везения.

Вытащив сигару изо рта и уставившись на ее тлеющий кончик, Турвиль мысленно прокрутил донесение Захари. Он не сомневался, что, будь Харрингтон ранена, гражданка капитан упомянула бы об этом в докладе, и порадовался тому, что она цела. Известие о пленении Харрингтон стало для него приятным сюрпризом, однако невзирая на чудовищный урон, который она нанесла Народному Флоту, контр-адмирал не испытывал к ней личной ненависти. Она была врагом, но врагом, который внушал уважение. Турвиль гордился тем, что ему выпадет честь быть первым старшим офицером Республики, который встретит ее в качестве пленницы.

Правда, то уважение, которое он испытывал к ней, накладывало на него дополнительную ответственность. Следовало позаботиться, чтобы с Харрингтон обращались с учтивостью, подобающей ее чину и заслугам. Увы, Народная Республика и при режиме Законодателей не славилась особой деликатностью в обращении с военнопленными, а при новой власти положение лишь ухудшилось. Бюро госбезопасности старалось заграбастать всех сколько-нибудь видных пленников в свои лапы, и хотя Флот пытался этому противиться, возможности были неравны. В лагерях, подведомственных Флоту, оставляли лишь тех, кого госбезопасность не считала нужным помещать в свои мрачные тюрьмы.

Мысль о том, что БГБ скорее всего вытребует Харрингтон себе, заставила Турвиля нахмуриться. Дело было не только в том, что она заслуживала лучшего: в отличие от костоломов из госбезопасности флотские чины были напрямую заинтересованы в хорошем обращении с пленными монти. Альянс захватил несравненно больше пленных, чем Республика, а вздумай монти посчитаться за дурное обращение со своими, расплачиваться придется отнюдь не заплечных дел мастерам из БГБ.

Откинув спинку кресла, гражданин контр-адмирал задумчиво уставился на свой коммуникатор. Он приметил удивление, промелькнувшее в глазах Богдановича, от которого не укрылась перемена в настроении командира, но сейчас Турвилю было не до начальника штаба. Поддавшись ликованию, он упустил некоторые неизбежные затруднения – и сейчас размышлял, как с ними справиться.

Помимо всего прочего Турвиль задумался о возможности прибегнуть к помощи Хонекера. Разумеется, контр-адмирал не мог открыто поделиться с комиссаром всеми своими соображениями, но они долго прослужили вместе и научились неплохо понимать друг друга. Захват Харрингтон вполне мог быть поставлен и в заслугу Хонекеру, что делало для него предложение Турвиля не лишенным интереса. Правда, комиссар сам числился в штате БГБ, однако его долгое пребывание на кораблях, знание внутренней жизни флота и ощущение своей причастности к воинскому товариществу могли перевесить ведомственную солидарность. К тому же – и это самое важное – в отличие от многих политических надзирателей комиссар Турвиля не был идиотом. Не говоря ничего вслух, он, однако, понимал, что флот, от которого требуют побед, просто не вправе игнорировать оперативную и стратегическую реальность в угоду тупому политическому доктринерству. Хонекер уже не раз показал, что в интересах дела способен закрыть глаза на некоторые отступления от революционного этикета. Вопрос, однако, заключался еще и в том, сумеет ли гражданин контр-адмирал убедить гражданина комиссара, что, воспрепятствовав передаче Харрингтон в лапы кровожадных коллег, он действительно послужит интересам дела.

Турвиль не мог в качестве аргументов приводить соображения, касающиеся моральных обязательств и воинской чести. Как комиссар – любой народный комиссар – Хонекер изначально отвергал все, отдававшее старорежимными понятиями и идеями. В конце концов, постулаты о том, что режим Законодателей рухнул под грузом собственной развращенности, а Комитет общественного спасения ведет бескомпромиссную революционную борьбу с силами реакции за очищение общества от скверны социального неравенства, упаднической элитарности, клановости, коррупции и засилья плутократии, являлись символом их веры. В свете этой теории прежние нравственные ценности представали направленной на манипулирование общественным сознанием выдумкой алчной олигархии, и обновленному обществу следовало выбросить их на свалку истории. Как любила повторять гражданка Рэнсом: «Честь – это то, о чем твердят плутократы, когда хотят оправдать кровопролитие».

Турвиль подозревал, что Хонекер относится к столь презираемым Корделией декадентским ценностям лучше, чем осмеливался признаваться даже себе. Но, что бы ни таилось в глубинах его сердца, он никогда не позволит себе открыто усомниться в ортодоксальной доктрине. Чтобы заручиться его поддержкой, контр-адмиралу следовало найти веские прагматические аргументы. Если неосознанно Хонекер и может откликнуться на соображения морального порядка, то их все равно не помешает подкрепить чем-то таким, что сможет в чьих угодно глазах выглядеть серьезным доводом.

И пожалуй, сказал себе Турвиль, тут мне пригодится ссылка на Денебские соглашения. Бог свидетель, ГБ нарушает их на каждом шагу, но формально они являются признанной всеми воюющими сторонами юридической основой, определяющей принципы и нормы обращения с военнопленными. Контроль за выполнением соглашения осуществляла Солнечная Лига, и если до сих пор БГБ удавалось втирать очки ее инспекторам, то в случае с Харрингтон едва ли стоит рассчитывать на подобное благодушие. Слушком уж заметная она персона. Если она исчезнет, монти не примут никаких ссылок на «утраченные файлы» и «небрежность в ведении документации». Хонор ведь не только коммодор, но еще и землевладелец: даже тем идиотам, которых посылает сюда Лига, придется оторвать задницы от кресел, если станет известно, что в наших застенках угробили главу феодального государства. Кроме того, наши люди будут ожидать от противника ответного нарушения Денебских соглашений, что не лучшим образом скажется на действиях флота.