Дэвид Вебер - В руках врага

Его гнев являлся оборотной стороной стыда за собственное бессилие: он очень хотел быть достойным уважения этих людей, однако понимал, что, выказав неповиновение Рэнсом, ничуть не облегчит их участь, а сам окажется в том же положении, что и Харрингтон. И хотя какая-то часть его «я» твердила, что лучше принять достойную смерть в такой компании, чем служить безумцам, разум не соглашался. Пусть он сейчас и бессилен, но его долг – остаться в живых и делать все возможное – все, что в его силах, чтобы хоть как-то уменьшить творимое этими безумцами зло.

Теперь, когда он отчетливо осознал это, холодный рассудок задался вопросом: почему репрессивные режимы не понимают, что сами, собственной политикой, создают для себя врагов? Как могут люди, распознавшие подобно Робу Пьеру или той же Корделии Рэнсом эту недальновидность в Законодателях, не замечать того же самого в самих себе?

Цепочка пленных достигла верхушки эскалатора, и мысли Тейсмана оборвались, когда один из охранников направил Харрингтон к большому VIP-залу, где находились Рэнсом и ее свита. Сделал он это грубо, подтолкнув пленницу прикладом дробовика, и лицо Алистера МакКеона – с такого расстояния Тейсман мог разглядеть даже это – исказилось от гнева. Но и этот нескрываемый гнев пугал меньше, чем отсутствие какого бы то ни было выражения на лице шедшего рядом с ним мужчины в зеленом грейсонском мундире. Как догадывался адмирал, одного из личных телохранителей Харрингтон. Ему случалось видеть такие лица, он знал, что за ними кроется, и сейчас мог лишь молиться о том, чтобы рыжеволосому грейсонцу не изменило самообладание. Вокруг находились тяжеловооруженные охранники, и любое неосторожное действие могло обернуться кровавой бойней.

Начальник стражи выкрикнул команду, колонна остановилась, и Тейсман впервые присмотрелся к лицу Хонор Харрингтон.

Сказать, что она выглядела хуже, чем он ожидал, значило не сказать ничего. Ему доводилось встречаться с ней во время и сразу после злосчастной для Республики операции на Ельцине, когда всю левую сторону ее лица покрывали шрамы, а левый глаз был прикрыт повязкой, – но даже тогда это лицо было живым. Сейчас оно не выражало ничего, решительно ничего, и это была лишь маска. К тому же плохая маска, ибо Тейсман без труда разглядел спрятанный за ней страх. И не просто страх, а ужас и отчаяние.

Лишь почувствовав солоноватый привкус, он осознал что до крови прокусил себе губу. В первое мгновение он удивился тому, что отважная женщина не может скрыть своего испуга, но уже мгновение спустя, увидев, как прижимает она к себе пушистое существо, понял все.

– Итак…

Единственное, нарочито небрежно брошенное слово заставило его перевести взгляд на Корделию Рэнсом, прервавшую разговор с Владовичем и взиравшую теперь на пленных. Взгляд ее голубых глаз был исполнен того же демонстративного презрения, что и голос. Насмешливо скривив губы, она громко, так чтобы этот звук слышал каждый из пленников, хмыкнула и, повернувшись к начальнику караула, спросила:

– Итак, что это за сброд, гражданин майор?

– Враги народа, гражданка член Комитета! – рявкнул майор.

– Вот как?

Рэнсом неторопливо прошлась вдоль колонны, выступая со столь напыщенным самодовольным видом, что Тейсману стало стыдно уже не за себя, а за то, в каком свете предстает из-за ее нелепого самодурства руководство Республики. Неужели до нее не доходит, какой мелочной и недалекой она выглядит? И как ее поведение будет воспринято в Народном Флоте? Пленные были врагами, но они сражались за свою родину так же самоотверженно и отважно, как Тейсман за свою. Демонстрируя презрение к ним, Рэнсом тем самым оскорбляла и его. И чем, спрашивается, заслужила она права смотреть с пренебрежением на неприятельских воинов? С каким врагом встречалась она лицом к лицу? Даже до переворота, будучи мятежницей, Рэнсом не сражалась с поборниками режима открыто, а организовывала террористические акты, взрывы и убийства из-за угла. Возможно, не будучи солдатом, Корделия видела действительность по-иному, но это не меняло самой действительности. Понимала она это или нет, театральная демонстрация презрения унижала не пленных, а ее саму. Операторы Комитета по открытой информации вели съемку, и очень скоро это постыдное зрелище увидит вся Народная Республика. А затем, – при этой мысли адмирал стиснул зубы, – материал попадет в эфир Мантикорского Альянса и Солнечной Лиги.

Но он не мог ничего поделать и лишь с окаменевшим лицом смотрел, как Рэнсом остановилась перед МакКеоном.

– Кто ты такой? – спросила она, словно это он являлся старшим по званию среди пленных.

МакКеон замешкался: сначала он бросил взгляд на Харрингтон и только после того, как та, не поворачиваясь, едва заметно кивнула, металлическим голосом проскрежетал:

– Капитан Алистер МакКеон, Королевский Флот Мантикоры.

В его серых глазах мерцал гнев, но Рэнсом лишь хмыкнула и с важным видом двинулась дальше. Пройдя до конца колонны, она так же неторопливо вернулась к ее голове и, выждав, чтобы операторы сумели взять удачный ракурс, указала на Харрингтон.

– Гражданин майор, а почему здесь находится это животное? – требовательно спросила она.

– Оно принадлежит пленной, гражданка член Комитета.

– А почему его не убрали? – вкрадчиво осведомилась Рэнсом, уголком глаза следя за реакцией Хонор.

Та не дрогнула, но Тейсман ощутил ее сверхчеловеческое напряжение. Ощутила его и Корделия, упивавшаяся страхом и болью, словно редкостным вином.

– Поскольку животное принадлежит старшей по рангу из военнопленных, нам было приказано оставить его с ней, гражданка член Комитета, – доложил майор БГБ.

– Что?

Рэнсом перевела взгляд на Турвиля, и арктический лед в ее глазах засверкал нескрываемым торжеством. Сердце Тейсмана упало: он решил, что сейчас Рэнсом посчитается с Турвилем за попытку оградить Харрингтон тем, что прикажет убить кота прямо перед камерами. Однако, как выяснилось очень скоро, даже худшие его опасения не дотягивали до того, что в действительности затевала гражданка секретарь…

– Правильно ли я поняла, гражданин майор, что вы назвали эту женщину старшей по рангу из военнопленных? – мягко спросила она.

– Так точно, гражданка член Комитета.

– Боюсь, произошла какая-то ошибка, – прямо-таки промурлыкала Рэнсом, не сводя глаз с бледного лица Турвиля. – Эта женщина вообще не принадлежит к числу военнопленных.

– Прошу прощения? – переспросил майор.

Если раньше у Тейсмана и были какие-то сомнения, то теперь он окончательно убедился в том, что Корделия разыграла заранее подготовленное представление. В голосе майора не прозвучало ни малейшего оттенка удивления, а несколько его охранников, переглянувшись, переместились так, чтобы, находясь позади пленных, держать их на прицеле.