Валерий Вайнин - Но Змей родится снова?

Встав на колени перед лежащей куклой, господин в черном принялся ее оглаживать и пощипывать. Кукла трепыхалась в его руках. Даша вскрикнула, дернулась и стала судорожно отбиваться. Лицо ее при этом выражало крайнюю степень отвращения. Глеб протянул в ее сторону ладонь, от которой исходило синеватое свечение. Даша замерла, словно к чему-то прислушиваясь. Глеб произвел ладонью резкое рубящее движение. Сердито нахмурив брови, Даша повторила его движение левой рукой, на пальце которой в этот миг вспыхнуло колечко-вьюнок.

И в круге света лежащая на диване кукла вдруг вскинула резко руку и ударила господина в черном по лицу. Тот опрокинулся на спину, вскочил и ошарашенно огляделся. И тут Глеб наконец увидел лицо, мелькнувшее перед ним до этого в зале единоборств: лицо американского сенатора Колмена.

В круге света на полу голографическая копия сенатора в смятении взирала на взбунтовавшийся манекен. Затем, справившись с изумлением, сенатор, или господин в черном, принялся шевелить губами, раскачиваться и делать странные пассы. И тело его стало вдруг увеличиваться, расплываться и терять очертания. Через несколько мгновений сенатор Кол-мен превратился в бесформенное черное облако, клубящееся над распростертой куклой. На поверхности черного облака сверкали два огромных желтых глаза, злобный взгляд которых был направлен на куклу-манекен. Даша задрожала во сне и заслонила лицо рукой. Тело ее горело, точно в лихорадке.

В позе “лотоса” Глеб взмыл в воздух и повис у Даши в изголовье. Черное облако тем временем протянуло бесформенное щупальце к лицу манекена. Даша закричала, забившись в конвульсиях.

– Спокойно, родная, – прошептал Глеб, – я с тобой.

И вновь Даша замерла, будто прислушиваясь.

Глеб сжал руку в кулак, выставил указательный палец и нацелил его в голограмму черного призрака.

Повторив его движение, Даша пробормотала во сне: “Получай, сволочь!” Из ее колечка-вьюнка вырвался тонкий зеленый луч и ушел сквозь оконное стекло. И в тот же миг кукла-манекен взметнула вверх руку, из пальца которой вылетел зеленый луч и вонзился в глаз черного призрака.

Стены “Метрополя”, вероятно, содрогнулись от нечеловеческого крика. Но в круге света от настольной лампы было видно лишь, как черное облако затрепыхалось, рухнуло на ковер и превратилось обратно в сенатора Колмена. Сенатор катался по полу, в беззвучном крике открывал рот и прижимал ладонь к правому глазу. Глеб мягко опустился вниз, намереваясь выключить лампу. Но рука его застыла у кнопки.

В круге света появился новый персонаж: дон Хуан Родригес собственной персоной. Возник ли он из воздуха, или просто вошел, Глеб увидеть не успел, однако отметил, что испанец был все в том же смокинге. После обмена какими-то репликами дон Хуан заостренным носком полуботинка врезал стенающему сенатору по ребрам. Рой Колмен попытался встать. Тогда испанец ему еще изрядно добавил.

Стоя возле лампы, Глеб задумчиво наблюдал, как в круге света у его ног голографический дон Хуан с наслаждением избивает ногами распростертого на ковре сенатора, тоже, разумеется, голографического. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока Рой Колмен не поцеловал каблук испанца. После подобного изъявления любви дон Хуан с презрением отпихнул сенатора и прекратил избиение. Затем президент фонда вдруг забеспокоился, стал озираться и пристально посмотрел вверх, словно заметил невидимого наблюдателя.

Глеб поспешно выключил настольную лампу, и власть ночного кошмара исчезла вместе с кругом света на полу. Дыхание Даши вновь сделалось глубоким и ровным. Глеб лег с ней рядом, обнял и поцеловал во влажный лоб. Даша тут же к нему прижалась, ткнулась носом ему в шею и, не открывая глаз, прошептала:

– Ты был в моем сне, я видела. Мы надрали этому уроду задницу.

– Да, мой маленький, – Глеб целовал ее лицо и гладил волосы, – но так легко он не отделается. Спи, мой хороший.

– Ага… – зевнула Даша, – только ты не уходи из моих снов.

Утром, когда Глеб собирался в школу, а Даша спала, позвонил Такэру. Чтобы не разбудить обессиленную от кошмаров Дашу, Глеб закрылся с телефоном на кухне.

Голос Такэру звучал бодро, если не сказать радостно.

– Глеб-сан, брат разрешил мне вам помогать, – проговорил юноша по-русски. – Вы позволите мне вновь к вам присоединиться?

Губы Глеба сами собой расползлись в улыбку.

– Конечно, Такэру. Ничего другого от твоего брата я и не ожидал. Думаю, за неделю мы с нашим делом управимся.

– Я в вашем распоряжении, сэнсей. Но Сато-сан… Не знаю, смею ли я просить… – теперь Такэру мучительно подбирал слова, – и все же я хочу быть уверен, что…

– Твой брат не пострадает, – пришел ему на выручку Глеб, – если покинет стан врага. Он должен сделать выбор, иного пути нет.

После короткого молчания Такэру сказал:

– Сердце его уже сделало выбор. Ему лишь осталось в нем укрепиться. Я помогу брату.

У Глеба невольно вырвалось:

– Как же ты повзрослел, мальчик.

– Да, сэнсей, – ответил Такэру, – я уже не тот сопливый негодяй, которого шесть лет назад вы спасли в притоне и обучили каратэ. Не стану вас задерживать, Глеб-сан. На небе ни облачка, день обещает быть солнечным и удачным. Вы знаете, где меня найти.

Глеб, улыбаясь, смотрел на трубку, из которой доносились частые гудки. Время, однако, поджимало. И все же Глеб успел приготовить и съесть овсянку. Когда он мыл посуду, на кухню вошла Даша, голая, растрепанная и прекрасная. Она произнесла сердитым голосом:

– Не смей уходить из моих снов. Глеб чмокнул ее в щеку.

– Я только в школу.

– Какая, на фиг, школа?! – подбоченилась Даша. – Тут, понимаешь, нечисть прет из всех щелей! Как, понимаешь, тараканы! А ему, видите ли, в школу!… Может, правда отпуск возьмешь, а? Как Илюшка.

Глеб снял куртку с вешалки.

– Какой отпуск в разгар учебного года? Даш, брось. Где они впопыхах другого француза найдут?

Даша вздохнула.

– А со Змеем кто воевать будет? Пушкин?

– Змея и так уделаю. Без отрыва от производства. Даша нахмурилась вдруг и помрачнела.

– Мы тут с тобой, как два жизнерадостных идиота. А этой ночью, между прочим…

– Плакать нам, что ли? – Глеб застегнул куртку.

– …этой ночью я только и ощутила, во что вляпалась. Стоит лишь вспомнить, – Дашу передернуло, – вообще спать расхочется.

– Умойся, оденься и ничего не бойся, – посоветовал Глеб.

– Я за тебя боюсь, дурак.

Глеб шаркнул ногой:

– Тронут. Опаздываю, Даш. Ленька с Гулькой ждут. Даша крикнула ему вслед:

– Я тоже хочу к Леньке с Гулькой!

Но дверь захлопнулась, и Даша притопнула в досаде. Затем, как послушная девочка, умылась, оделась и почти не боялась. При солнечном-то свете. Потом позавтракала и прилегла на диван с “Доктором Фаустусом”. Однако история композитора, который заразился сифилисом и в бреду вел философские диспуты с Дьяволом, при всем уважении к Томасу Манну, вызывала у Даши лишь скуку. И от этой самой скуки она, отложив книгу, позвонила к себе в контору – в бюро технических переводов.