Сергей Павлов - Волшебный локон Ампары

Гроссмейстер открыл было рот, собираясь что-то сказать, но вовремя прикусил язык – живым словом он опасался ослабить достигнутый эгрегором диктаторский пси-эффект. В поле эгрегора Кир-Кор улавливал намерения и опасения этого человека, несмотря на занавеси помех в виде бесцветной ряби и прозрачных завихрений аурического происхождения. Маскировочный мимесис?..

Отказавшись от звукового способа общения, верховный пейсмейкер выбрал пси-реактивный:

«Мы с тобой и не предполагали, грагал, что наша встреча произойдет несколько раньше договорного срока. Тем не менее это произошло. Случилось. С той лишь разницей, что случилось это не на Большой Экседре, а на Экседре Черного Попугая».

Джугаш-Улья Каганберья выпростал руки из складок ритуального балахона, развел энергично в стороны, тряхнув головой в полупоклоне, – так представляют публике уважаемых членов жюри на конкурсах азартного слабоумия; коралловая змея приподняла головку над его плечом – зашлась шипением, приветствуя черный клир на свой гадючий лад. Где-то в завывающем пространстве – поверх укрытых по-прежнему черными накидками и по-прежнему неподвижных фигур, в затемненных далях местного окоема проступали плотные скопления приглушенно светящихся изнутри красных прямоугольников. Как зерна граната. Скопления кресел совершенно некстати пустых сегодня зрительских рядов.

По-змеиному прошипела фраза гроссмейстера:

«Твой мозг под нашим контролем, грагал, здесь не поможет твоя пси-защита, не пытайся ее возбудить».

Пустынный ветер выдул из раковины-мозга ответную фразу-песчинку: «Я не пытаюсь, пейсмейкер».

Шипение гроссмейстера неприятно усилилось и стало приобретать характер скрежета – стеклом по стеклу:

«Сегодня я для тебя не столько пейсмейкер, сколько грасол».

Ветер вынес очередную фразу-песчинку в пустынный мир, сдул к подножию бархана:

«Хорошо, пейсмейкер, я буду стараться называть тебя грасолом».

«А еще постарайся, грагал, способом ретроспективной пиктургии показать нам все, что ты хотел утаить от нас о тайнах Планара».

«Я уже говорил – нет во мне суперкосмических тайн и секретов. В этом смысле я пуст и бесплоден, как сыпучий бархан».

«Пиктургия покажет».

«Не заблуждайся, пейсмей... грасол, ничего она не покажет».

«Не заблуждайся, грагал, ты в нашей власти! Нас много, тринадцать сильнейших псиманантов земного мира держат твой мозг под контролем».

«Именно поэтому я не смогу настроиться на пиктургию. Мое сознание замутнено и рассредоточено. Поле моего сознания под гнетом эгрегора».

«Ты подчинишься – или умрешь!»

Кир-Кор оценил угрозу как настоящую. Равнодушно признался:

– Угроза ничего не меняет, грасол. Мир пуст... мне все безразлично.

Верховный пейсмейкер вынужден был принять это к сведению.

– Мы снизим тяжесть эгрегора, – пообещал он вслух. Пообещал с большой неохотой, но сделал соответственный обещанию знак левому крылу терзателей.

Вой ветра утих. Кир-Кор ощутил себя так, словно только что очнулся от глубокой, не в меру затянувшейся угнетавшей его апатичной задумчивости. Вдобавок он ощутил остатки пси-защитной «шубы». Остатки-лоскуты как бы самопроизвольно стягивались друг с другом, срастались... Умный его организм где-то на подсознательном уровне продолжал спасительную работу даже в обстановке безнадежности, очумелое сознание пока было лишь в состоянии осознать свою удручающую беспомощность.

Гроссмейстер – требовательно:

– Грагал! Экседра Черного Попугая ждет от тебя пиктургической информации о Планаре.

– Мне казалось, вы все собирались присутствовать на Большой Экседре, грасол, – напомнил Кир-Кор, прислушиваясь к себе (пси-защита исподволь крепла).

– Ретропиктургия о Планаре нам нужна до начала Большой Экседры! – был резкий ответ.

– Пощады, гроссмейстер! Два публичных сеанса!.. Есть ли в этом хоть какой-то практический смысл?

Джугаш-Улья Каганберья прикрыл монголоидный глаз, угрожающе вытаращил сливоцветный:

– В общем так, грагал... У тебя всего три возможности, выбирай любую. Либо ты проводишь сеанс пиктургии об интересующем нас артефакте сначала здесь, сейчас, а уж потом на Большой Экседре, либо – только здесь и сейчас, либо – нигде и никогда.

– И если, напротив, я захочу выбрать только Большую Экседру...

– Нет, такой возможности у тебя не будет, клянусь всеми устоями Великого Ордена...

– Никого из дальнодеев гибелью не запугать, ты знаешь об этом, пейсмейкер.

– Но ты умрешь не один. Я позабочусь, чтобы в потусторонний мир тебя сопровождала приятная твоим глазам, уму и сердцу теплая компания... Мы позаботимся.

Минуту Кир-Кор не мог выдавить из себя ни единого слова – спазм перехватил горло. Фундатор? Вината? Марсана? Еще кто?.. Ах, сукин сын!!!

– Так что же?.. – осведомился кривоскулый мучитель и поднял руку, настораживая внимание левого крыла. – Думай быстрее, грагал!

– Напрасно ты это, гроссмейстер, – хрипло проговорил Кир-Кор, ворочая пересохшим вдруг языком, как булыжником. – Напрасно... – И прежде чем рука, повелевшая приготовиться к усилению эгрегора, порхнула вниз позволяющим махом, он рванулся с места и... упал в темноту, поверженный ударом остронаправленной псиволны, точнее, пси-импульса необъяснимой мощи. Такого рода сокрушительных пси-ударов ему никогда раньше не доводилось испытывать.

Он вскочил и, обнаружив инфракрасным зрением, что темнота впереди поредела, уже осторожнее переступил через какую-то невидимую границу, за которой его встретил красновато-коричневый сумрак с белыми, но не слепящими фонарями и торжественно-мрачное многоголосие хорала... Он огляделся. Ночная плоская пустыня, исчерченная длинными тенями. Высоко в агатово-черных глубинах пустынного, совершенно беззвездного неба подрагивала амплитудной рябью длиннющая изумрудно-зеленая нить. Вдали, над равниной, треугольным зубом торчала красноватая грань каменной пирамиды, и в ее геометрическом центре белым глазом светил фонарь. Остальные белые фонари источали сияние почему-то из-под наголовных накидок подступающих полукруглым строем черных фигур. Фонари – как белые лица... Очень странно и жутко.

Со стороны пирамиды пробился сквозь мрачное многоголосие еще более темный, безжалостный голос:

– Умертвите его. Остановите ему оба сердца – пусть уснет навсегда враждебный ордену мозг.

Пришелец почувствовал страх. И за себя, и за тех, кому он уже не сможет помочь. Что-то тяжко сдавило грудь и правое сердце. Полегче – левое. И опять тяжко – правое... Он усилием воли попытался восстановить ритмику сердцебиений, это ему удалось, и страх покинул его. В порыве возмущения он вдруг поднял руки и стремительно потянулся всем телом кверху с необычным для себя нервно-мышечным напряжением – будто хотел сразу вдвое, втрое увеличить свой рост – он откуда-то знал, что так надо. Темный, безжалостный голос заметался в панике: