Харуки Мураками - К югу от границы, на запад от солнца

– Ну что ты? Откуда такая неуверенность? Ты бы не мог ошибиться, – сказала Симамото. – А знаешь, вот мы идем сейчас вдвоем и я думаю: как в детстве – от школы до дома.

– Только ты не хромаешь, как тогда.

Она рассмеялась.

– Тебя послушать, ты жалеешь, что я операцию сделала.

– А что? Может быть.

– Ты серьезно?

– Шучу. Я так рад, что она тебе помогла. Просто приятно вспомнить то время.

– Хадзимэ, ты не представляешь, как я тебе благодарна.

– Да ерунда... Съездили на пикник. Только на самолете.

Симамото умолкла и какое-то время шла, просто глядя перед собой, а потом сказала:

– Но ведь тебе пришлось жене солгать?

– М-м-м...

– Тяжело, наверное, было? Ты же не хотел ей врать. Я молчал, не зная, что ответить. Где-то рядом в лесу

опять как оглашенные заорали вороны.

– Зачем-то я в твою жизнь залезла. Я знаю, – тихо произнесла Симамото.

– Это что за разговоры? Давай о чем-нибудь повеселее, раз уж мы сюда приехали.

– О чем же?

– Ты в этом наряде на школьницу похожа.

– Спасибо, – сказала она. – Хорошо бы, если так.

Мы медленно шли вверх по течению. Ничего не говоря, просто шагали вперед и думали только о ходьбе. Мне показалось, что быстро ходить Симамото трудно, зато если мы шли не торопясь, она чувствовала себя вполне уверенно и все же на всякий случай крепко держалась за мою руку. Земля на дорожке смерзлась, и резиновые подошвы наших ботинок ступали по ней почти бесшумно.

Правильно сказала Симамото: если бы можно было идти так вдвоем тогда, в детстве или потом, в двадцать, двадцать пять... Воскресный день, и мы, взявшись за руки, идем берегом реки, и кругом никого... Какое бы это было счастье... Но мы уже не школьники. Я женат, у меня двое детей, работа. Чтобы приехать сюда, пришлось обманывать жену. И скоро надо ехать в аэропорт к самолету, чтобы вернуться в Токио к половине восьмого, и спешить домой, где ждет жена.

Наконец Симамото остановилась и, потирая руки в перчатках, оглянулась по сторонам. Посмотрела вверх по течению, потом вниз. На том берегу, вытянувшись в ряд, поднимались горы, слева тянулась голая, без единого листочка, рощица. Вокруг ни души. И гостиница, где мы останавливались передохнуть, и металлический мост прятались в тени горной гряды. Временами, словно вспоминая о своих обязанностях, из облаков выглядывало солнце. Воронье карканье, говор бегущей реки – и ничто другое не беспокоило слух. Глядя на все это, я вдруг подумал: когда-нибудь и где-нибудь я снова увижу эту картину. Дежа-вю наоборот, если так можно сказать. Не ощущение, будто я уже видел это раньше, а именно предчувствие, что увижу когда-нибудь в будущем. Оно протянуло длинную руку и крепко сдавило мозг. Я чувствовал его хватку, оно стискивало меня своими пальцами. Меня не сегодняшнего, а того, каким я буду через некоторое время. Постаревшего. Но я, конечно, так и не рассмотрел, во что превращусь.

– Ну вот, здесь будет в самый раз, – сказала Симамото.

– Для чего? – поинтересовался я.

Симамото взглянула на меня и чуть улыбнулась, как всегда.

– Для того, что я собираюсь сделать.

Мы спустились по насыпи к небольшой заводи, затянутой тонким ледком. На дне замерли несколько упавших с дерева листочков, похожих на плоских мертвых рыбок. Я поднял из воды круглый камешек и покатал на ладони. Симамото сняла перчатки, сунула их в карман, потом открыла защелку рюкзака и извлекла из него мешочек из добротной плотной ткани. Развязав шнурок, она достала маленькую урну, осторожно открыла крышку и заглянула внутрь.

Я безмолвно наблюдал за этой сценой.

В урне оказался белый пепел. Медленно и осторожно, стараясь не просыпать, Симамото перевернула урну на левую ладонь, где без труда все уместилось. Наверное, пепел от кремации, предположил я. День выдался тихий, безветренный, и горстка пепла так и лежала на ладони. Симамото положила урну обратно в рюкзак, погрузила кончик указательного пальца в пепел, поднесла ко рту и облизнула. Потом посмотрела на меня и попробовала улыбнуться, но не сумела. Палец остался у ее рта.

Симамото присела на корточки и высыпала пепел в воду. Я не отходя наблюдал за ней. В одно мгновение река унесла пепел. Мы стояли на берегу и долго смотрели на бежавший поток. Симамото перевела взгляд на ладонь, стряхнула остатки пепла и надела перчатки.

– Как ты думаешь, попадет он в море?

– Думаю, попадет, – сказал я, хоть и без большой уверенности. Все-таки до моря довольно далеко. Вдруг занесет в какую-нибудь заводь, он там и останется. Хотя какую-то частичку река все равно, наверное, в море вынесет.

Симамото подняла валявшийся на берегу обломок доски, выбрала, где земля помягче, и принялась копать.

Я помог ей вырыть ямку, в которой она похоронила завернутую в ткань урну. Где-то закаркали вороны. Похоже, они с самого начала за нами следили. «Смотрите, сколько влезет, – сказал я про себя. – Ничего плохого мы не делаем». Высыпали в реку пепел, только и всего.

– А дождь пойдет? – спросила Симамото, утаптывая ботинком землю.

Я посмотрел на небо. ,

– Не похоже.

– Я не то имела в виду. Я хотела сказать, что прах этого ребенка попадет в море и смешается с водой. Она испарится, превратится в облако, прольется на землю дождем.

Я опять посмотрел на небо, потом на реку и сказал:

– Так и будет. Может быть.

В аэропорт мы возвращались на машине, которую я взял напрокат, чтобы добраться до реки. Погода менялась на глазах – небо заволокли тяжелые тучи, скрывшие последние клочки лазури, которые мы видели еще совсем недавно. С минуты на минуту мог пойти снег.

– Это был мой ребенок. Единственный ребенок. – Симамото будто говорила сама с собой.

Я взглянул на нее и снова устремил взгляд на дорогу. Грузовики выбрасывали из-под колес грязную снежную жижу, и постоянно приходилось включать дворники.

– Моя девочка умерла на следующий день после родов, – говорила Симамото. – Прожила один день. Мне всего несколько раз дали ее подержать. Такая милая. Нежная... Какие-то проблемы с дыханием, никто толком не понял, в чем дело... Она вся посинела и умерла.

Я не мог выдавить из себя ни слова. Лишь протянул левую руку и накрыл ее кисть.

– Я даже не успела придумать ей имя.

– Когда это было?

– Ровно год назад, в феврале.

– Бедняга, – вымолвил я.

– Хоронить ее я не стала. Положить в темноту... Это невыносимо. Мне хотелось, чтобы она была рядом со мной. А потом я решила развеять прах в реке – пусть попадет в море, прольется дождем...

Симамото надолго замолчала. Я вел машину и тоже молчал. Какие уж тут разговоры... Лучше оставить человека в покое. Но тут я заметил, что с Симамото что-то неладно. Она дышала с каким-то странным механическим хрипом. Сначала мне даже почудилось, что это машина – забарахлил мотор. Но звук точно доносился с соседнего сиденья. Нет, Симамото не плакала. Впечатление было такое, будто у нее прохудились бронхи, и с каждым вдохом из них со свистом выходил воздух.