Карсон Маккалерс - Сердце – одинокий охотник

– Карл Маркс, – сказал доктор Копленд, – ступай хорошенько все осмотри. Обойди дом, проверь, не забыли ли чего. Прихвати чашку, которую я оставил на полу, и вынеси качалку.

– Пора двигаться. Мне позарез надо попасть к обеду домой, – сказал Гамильтон.

Наконец все было готово. Длинный ручкой завел машину. Карл Маркс сел за руль, а Порция, Длинный и Вильям кое-как уместились на заднем сиденье.

– Отец, а что, если тебе сесть на колени к Длинному? По-моему, так тебе будет удобнее, чем впихиваться рядом с нами и всей этой мебелью.

– Нет, у вас слишком тесно. Лучше я поеду на телеге.

– Но ты же не привык на ней ездить, – возразил Карл Маркс. – Тебя будет трясти на ухабах, да и проедете вы весь божий день.

– Неважно. Будто мне впервой ехать на телеге.

– Тогда скажи Гамильтону, чтобы он ехал с нами. Он-то наверняка больше хочет ехать на машине.

Дедушка приехал на телеге в город накануне. Они с Гамильтоном привезли свою продукцию – персики, капусту, турнепс – на продажу. Все, кроме мешка персиков, свезли на рынок.

– Что ж, Бенедикт-Мэди, видно, ехать тебе со мной, – сказал старик.

Доктор Копленд влез на задок. Он чувствовал такую усталость, словно тело у него было налито свинцом; Голова тряслась, и внезапный приступ тошноты вынудил его лечь плашмя на голые доски.

– Очень я рад, что ты едешь, – сказал дедушка. – Имей в виду, я всегда почитал ученых людей. Глубоко почитал. Многое могу простить человеку, если он образованный. И я очень рад, что у меня в семье снова есть такой ученый человек, как ты.

Колеса телеги скрипели. Они уже тронулись в путь.

– Я скоро вернусь, – сказал доктор Копленд. – Через месяц-другой я вернусь.

– Гамильтон – он тоже человек ученый. Думается мне, что он пошел немножко в тебя. Все за меня считает на бумаге и даже читает газету. И вот Уитмен, по-моему, тоже будет ученый. Уже сейчас может читать мне Библию. И числа знает. А ведь совсем еще дите. Да, я всю жизнь глубоко почитал людей ученых.

Телегу встряхивало, и толчки отдавались у него в спине. Он глядел на ветки над головой, а потом, когда тень кончилась, прикрыл лицо носовым платком, чтобы уберечь глаза от солнца. Неужели это конец? Нет, не может быть. Ведь в душе у него всегда жила его истинная, неуклонная цель. Сорок лет призвание было его жизнью, а жизнь – его призванием. А ведь ничто не было завершено, сколько еще оставалось сделать!

– Да, Бенедикт-Мэди, очень я рад, что ты к нам вернулся. Я давно хотел тебя спросить, чего это у меня барахлит правая нога? Чудно так – будто она у меня замерла. Принимаю шестьсот шестьдесят шесть и мазью натирал. А теперь, надеюсь, ты мне ее как следует подлечишь.

– Сделаю все, что смогу.

– Да, я рад, что ты будешь жить у меня. На мой взгляд, вся родня должна держаться вместе – и кровная родня, и все кумовья. Я так считаю, что все мы должны помогать друг другу, чтобы хоть как-нибудь перебиться, а уж дальше, на том свете, бог меня вознаградит.

– Чушь! – сердито воскликнул доктор Копленд. – Я верю в справедливость на этом свете.

– Во что ты веришь? Голос у тебя такой хриплый, что я не разбираю твоих слов.

– В справедливость для нас. В справедливость для нас, негров.

– Ну, это конечно.

Он чувствовал, как внутри его жжет огонь, и не мог спокойно лежать. Ему хотелось подняться и заговорить громким голосом, однако, когда он попытался сесть, у него не хватило сил. Слова росли в его груди и требовали выхода. Но старик перестал его слушать, и вокруг не было никого, кому он мог бы их сказать.

– Но-о, Ли Джексон, но-о! Дорога у нас неблизкая.

Полдень

Джейк бежал опрометью, спотыкаясь. Он миновал Уиверс-лейн, резко свернул в боковой переулок, перелез через ограду и побежал дальше. В животе у него поднималась тошнота, и он уже чувствовал ее вкус во рту. Вдогонку за ним с лаем неслась собака, пока он не приостановился и не пригрозил ей камнем. Глаза у него были расширены от ужаса, а рукой он зажимал открытый рот.

Господи! Так вот чем все кончилось. Свалкой. Побоищем. Дракой, где каждый был сам за себя. Окровавленными от бутылочного стекла головами и скулами. Господи! А весь этот шум перекрывала гнусавая музыка карусели. Разбросанные котлеты, леденцы и орущие от страха детишки. И он посреди всей этой кутерьмы. Дерется, ослепнув от солнца и пыли. Острая боль от удара кулаком по чьим-то зубам. И они еще смеются? Господи! Он чувствует, что отпустил в себе какую-то пружину, движется в жестком, осатанелом ритме и не может остановиться. А потом всматривается в мертвое черное лицо, ничего не понимая. Не зная даже, он убил или нет. Но ведь как же… Господи! Никто не мог этого остановить.

Джейк замедлил шаг и опасливо дернул головой, озираясь. Переулок был пуст. Его вырвало, и он отер рот и лоб рукавом рубашки. Передохнув, он почувствовал себя лучше. Он пробежал уже восемь кварталов, и, если срезать углы, ему осталось меньше километра. Голова у него перестала кружиться, и вместо ощущения всеобщего безумия он мог припомнить кое-какие факты. Он снова пустился бежать, теперь уже ровным шагом.

Никто не мог этого остановить. Все лето он вовремя гасил такие вспышки. А вот эту не смог. Подобную драку никто не смог бы прекратить. Она разгорелась как будто из ничего. Он копался в механизме качелей, и ему захотелось выпить воды. Направляясь к киоску, он увидел белого парня и негра, круживших друг возле друга. Оба были пьяны. Половина людей в толпе тоже была пьяна: сегодня суббота, а фабрики эту неделю работали без простоев. Жара стояла убийственная, отовсюду несло вонью.

Он увидел, как драчуны сцепились, но чуял, что это еще даже не начало. Он давно ощущал: большой драки не миновать. И смешно, но он успел сейчас об этом подумать. Он постоял, наблюдая, секунд пять, а потом ринулся в толпу. За этот короткий миг он успел передумать о многом. Он вспомнил Сингера. Вспомнил зловещие летние сумерки и жаркие черные ночи, все драки, которые ему удалось разогнать, и ссоры, которые он сумел утихомирить.

И тут он увидел, как на солнце блеснул нож. Он раздвинул плечами народ и прыгнул на спину державшему нож негру. Тот свалился вместе с ним на землю. Блаунт сразу вдохнул запах негра и горсть пыли. Кто-то топтал ему ноги и лягал по голове. Когда ему удалось кое-как подняться, драка уже стала всеобщей. Негры били белых, а белые – негров. Перед мысленным взором Джейка пронеслось все, что произошло, секунда за секундой. Белый парнишка, завязавший драку, был там у них чем-то вроде вожака. Он верховодил в шайке, часто посещавшей «Солнечный Юг». Ребятам было лет по шестнадцати; они носили белые парусиновые брюки и модные рубашки из искусственного шелка. Негры отбивались как попало. Кое у кого из них были бритвы.