Андрей Тарасов - Оболочка разума

– А-а… – промычал Черчилль. – Это другое дело. Вы мне еще челюсть не изгорбатили.

Рот у него был, естественно, полон первосортных золотых зубов.

– А вот если бы вы тогда попали к Юрию Петровичу Рыжикову, – решила заступиться рыжая кошка Лариска, – вы бы любили нейрохирургов так же, как стоматологов.

– Тут женщина! – восхитился счастливым подарком судьбы мистер Черчилль. – Златокудрая!

Рыжие кудри Лариски на его беду выбились сзади из-под шапочки. Теперь его было не отлепить.

– Я ничего не вижу! – придвинулся он совсем вплотную к спине чуть пригнувшейся над столом рыжей лисы. – А что мне вообще делать?

– Становитесь на эту табуретку и держите мне вот этот альбом, – распорядился доктор Рыжиков. – Будете по команде открывать и показывать.

– Вы знаете, сколько час моей работы стоит? – огрызнулся оскорбленный Черчилль. – Вам что, студентов не хватает? Для этого я из Москвы ехал?

– У студентов нет такого курса – нейрохирургия, – вежливо объяснил доктор Рыжиков. – Их учат на аппендицитах.

– Вот уж не думала, что мужчины бывают капризные… – Это лукавая рыжая.

– Златокудрая, я хоть в огонь! – полез мистер Черчилль на табуретку.

Оттуда ему открылся Туркутюков во всей своей развороченной красе. Под откинутым скальпом полчерепа нет, а в этой зияющей яме еще и слюдяное окошечко прямо в мозг, в глубину мыслей.

– Да тут и не пахнет косметикой! – констатировал Черчилль. – Тут просто мясокомбинат… Какие ужасы, я никогда не видел!

– Примерьте, Лариса, – попросил доктор Рыжиков. – Нет, так не пойдет. Поверните немного. Нет, будет выпирать надо лбом, как козырек. Я слишком торопливо мерил, он нервничал… Коля, включайте!

Торжественный момент включения трофейной бормашины. И – предательское молчание. Щелк-щелк – пустота.

– Это нечестно! – уличил доктор Рыжиков. – Я зубы честно подставлял, а вы схалтурили!

Армянский лев сам бросился включать.

– Лариса! – пропел с табуретки Черчилль, глядя в альбом, как в нотный лист. – О златокудрая Лариса!

– Что вам? – спросила рыжая лиса, не оборачиваясь.

– Хотите к нам без очереди? Я пропущу вас впереди киноактрис и поэтесс, которые ждут по три года!

– Вчера работала, – сухо сказала Сильва Сидоровна. Это были ее первые слова из-под операционной маски. – Чикин сам проверял.

– Да вы же моего лица не видели, – осадила Лариска. – Может, увидите и хуже смерти испугаетесь, не повезете, а в колодец столкнете…

– Это недоразумение, Юра, неквалифицированная эксплуатация, – засуетился Лев Христофорович. – Кто такой Чикин? Кого вы тут к машине подпускаете? Юра, сын сердца и ума, не позорь меня перед людьми!

Как и все население Востока, старый армянский лев пуще смерти боялся позора.

– Хорошо, что есть руки, а к рукам напильник, – полез доктор Рыжиков в блестящий ящик со стерильным содержимым. – Теперь вместо двух минут – два часа…

– В вашем лице я почему-то уверен, – заверил мистер Черчилль рыжую совратительницу. – Оно прекрасно.

– Зачем тогда мне ваша маникюрня? – Она совсем склонилась, продевая в дырочки черепа, просверленные доктором Петровичем суровые надежные шпагаты.

– Затем, что все мечтают! – изумился он. – Какая у меня здесь очередь, не видели? Провинциалочки…

– Ушко тоже сотрется, – наводил мастер на изделии последние мазки, по-слесарному действуя стерильным рашпилем из детского набора. – Новое надо колоть. И бровь подогнуть… Внимание, товарищи апачи…

– Почему апачи? – переключился на него Черчилль.

– Потому что гуроны, – прошаркал доктор Рыжиков напильником, – племя презренное и лживое. Коварные, трусливые, неблагодарные, низкие. С черной, как гудрон, душой. А мы, апачи, полны всех достоинств. Горды, умны и благородны.

– Почему? – еще больше заинтересовался Черчилль.

– Потому что апачи помогали англичанам, а гуроны – французам. А Купер – англичанин…

– Какой Купер? – всерьез задело Черчилля.

– Который Фенимор, – познакомил их доктор Петрович. – И только в одном благородные апачи и черные гуроны похожи друг на друга.

– В чем? – спросили уже несколько слушателей.

– Скальпы они снимали одинаково: со лба на затылок. И очень ловко. А почему одинаково, хоть у них и татуировки, и перья были разные, и даже пляски у костра?

– Почему? – Теперь уже равнодушных не осталось.

– Потому что этому их научили европейцы, то есть мы. Это свинство у них завезенное, а не местное. И нечего клеветать на бедных детей природы. Они гораздо воспитанней нас.

Черчилль на своей трибуне хохотнул. Сильва Сидоровна, зачарованная его фигурой на табурете, приоткрыла рот под марлей. Ее протянутая рука с ниточкой повисла в воздухе. А уж ее-то мало чем на свете можно удивить. Почти что и нечем.

– Так, братцы кролики, – сказал доктор Петрович, когда лобно-теменной плекс был пристроен и дело подошло к основанию носа. – И все же приятнее быть творцом, чем живодером. Мы с вами можем представить, что ощущал господь бог, когда замешивал нас с вами из подручной глины. Как он сегодня хорошо себя ведет – и почти не кровит! Вот что значит правильная обработка…

– Кто не кровит, бог? – снова удивился Черчилль, которому надоело стоять на табурете.

– Откройте на страничке пять, – попросил доктор Рыжиков. – И держите повыше. Когда закончим верх, можно начать обедать. По очереди, в коридоре. Сулейман, подставляйте правую скулу…

И правая скула, заранее прокипяченная, пропаренная, проспиртованная, прислонилась к такому же искусственному виску. Примерилась. Вроде подошла. И переносица встала как в гнездышко.

– Обед – это прекрасно! – воскликнул Черчилль. – Я так проголодался!

– Тише! – метнула трагический взгляд Аве Мария Козлова.

От ее первого слова, произнесенного в эти часы, Черчилль тоже остолбенел.

– Маска с прекрасными глазами! Хотите, дам вам без очереди консультацию по красоте?!

– А как же я? – обиделась рыжая кошка Лариска. – Вы что же, меня бросили?

– Тут ходит такой здоровый парень в тельняшке, – предупредил доктор Рыжиков. – Он покурить вышел, видели? Это ее муж.

– Ну и что? – высокомерно отозвался Черчилль, как видно не любивший упоминания в своем присутствии о здоровых высоких парнях с прямой спиной. – Не в высоте счастье. И надо сразу предупреждать! А что вообще такого в консультации?.. – Его голос сорвался, как у обиженного мальчишки.

– Коля, посмотрите у него зрачки, – попросил вошедшего доктор Петрович. – Пообедали? Как там они? Как сегодня обед?

– В самый раз, – сказал Коля о зрачках и обеде.

Зрачки у Туркутюкова были в самый раз. Как будто он вдыхал не кислород с эфиром, а спал на природе, в тени цветущих лип, на траве.

– Будем зашивать верх, а потом резать низ или потом зашьем все вместе? – спросил совета доктор Рыжиков.