Кэти Макгэрри - Скажи, что будешь помнить

Дверь в комнату родителей на втором этаже распахивается, и на пороге появляется мама.

Я отбрасываю с лица волосы и пытаюсь собрать воедино разбежавшиеся мысли.

– Элль, – снова говорит мама. – У меня фантастические новости. Я только что разговаривала с группой поддержки на военной базе и…

Подойдя к лестнице, мама наконец видит нас и останавливается. Взгляд ее перескакивает с меня на Дрикса и обратно. Спазм сковывает живот. Этого только и не хватало – мама в режиме повышенной готовности.

– Кто это? – Мама воинственно марширует вниз по ступенькам.

Откашливаюсь и, взяв безразличный тон, отвечаю:

– Хендрикс Пирс.

Мама вскидывает бровь:

– Хендрикс Пирс?

В моем исполнении имя и фамилия Дрикса звучат непривычно, но представить его так безопаснее. Может быть – по крайней мере, я на это надеюсь, – мама не увидит меня насквозь и не заметит, как торопливо сердце гонит кровь.

– Он из папиной программы. Ты видела его вчера.

Мама моргает, давая понять, что это она уже знает, а вопрос и повторение его имени подразумевают, что ее интересует не столько кто он такой, сколько почему он здесь, со мной, наедине.

– Его Шон попросил приехать. Наверное, им нужно с ним поговорить.

Мама кивает и раздраженно выдыхает.

– Что ж, пусть… Ты не пойдешь со мной? Я понадоблюсь твоему отцу на этой встрече.

Хендрикса она как будто не замечает, хотя он стоит неподалеку, в пяти шагах от нас, и мне трудно понять, которое из двух владеющих мною чувств – облегчение или смущение – сильнее. Мама идет через холл, и я, как полагается, следую за ней. У двери папиного кабинета она останавливается.

– Ты покраснела.

Я в аду.

– И что?

– Скажи мне правду. Между тобой и мистером Пирсом случилось нечто большее, чем ты призналась?

– Клянусь, я не солгала и не скрыла ничего с самой пресс-конференции.

– Ты не увлеклась им?

Он помог мне.

– Когда в дверь позвонили, я сбежала по ступенькам и с удивлением обнаружила его. Если помнишь, последний раз мы виделись на пресс-конференции. У меня и в мыслях не было, что он придет к нам домой.

Мама сверлит меня взглядом, выискивая ложь, и я из последних сил стараюсь не выказать волнения, потому что снова лгу. Да, я покраснела и увлеклась, но это мои эмоции, а вовсе не ее. Почему они не могут принадлежать только мне?

– Тебе нужно поговорить с Эндрю.

Мои брови взлетают так высоко, что едва не срываются со лба.

– Почему?

– Эндрю ужасно переживает из-за вчерашнего и хочет извиниться. Он понимает, что в последние годы вел себя не самым лучшим образом, и это, в том числе, привело к тому, что ты убежала от него на ярмарке.

– Серьезно? И это все? Вел себя не самым лучшим образом?

Ее сердитый взгляд действует на меня не хуже приказа замолчать.

– Когда увидитесь в следующий раз, дай ему возможность извиниться – без свидетелей. Мужчины не любят унижаться, тем более делать это на публике. Он сожалеет и хочет помириться. А теперь… каковы твои намерения в отношении мистера Пирса?

Мои намерения? Меня бы прекрасно устроило все, что дало бы возможность дышать одним с ним воздухом. И еще лучше, если бы его пальцы касались меня. Но признаться в этом было бы неблагоразумно, поэтому я говорю:

– Я предложила ему лимонада. С подачи Синтии.

– Лимонад – это хорошо. Пожалуйста, сохраняй дистанцию. Не нужно, чтобы у него сложилось неверное представление о тебе. И, пожалуйста, мне хотелось бы, чтобы ты привела себя в порядок утром, когда у твоего отца будет здесь встреча.

Я маскирую вздох вдохом. Мама входит в папин кабинет и закрывает за собой дверь.

Элль возвращается с выражением слегка рассеянным, как будто думает о чем-то своем. Наверное, я и сам бываю таким. Она улыбается – не столько мне, сколько в моем направлении. Мило, но это совсем не то, что раньше.

– Ну что, лимонаду?

Мы идем через холл и гостиную, большую, заставленную мягкой мебелью комнату с огромным телевизором, у которого вогнутый экран и который может, наверное, не только давать трехмерное изображение, но и читать мои мысли. Наконец, миновав солярий, попадаем в кухню, при виде которой какой-нибудь повар на производстве обмочил бы штаны.

Элль наливает лимонад в два стакана и, ставя стеклянный кувшин в холодильник, оглядывается на меня. Знаю, ей нравится то, что она видит, а мне нравится то, что вижу я, и это проблема для нас обоих. Обхожу кухонный «островок» – теперь между нами большой гранитный блок, – и Элль подталкивает мне стакан.

Я ловлю его и провожу пальцем по уже запотевшему стеклу. Надо попробовать заговорить, как-то нейтрализовать случившееся между нами.

– У тебя милая мама.

– Никакая не милая. Она была с тобой груба. Извини.

Черт…

– Как ты ее…

– Но это правда. Ты видел, что пишут в интернете и показывают в новостях?

В животе все скручивается, как будто я выпил яду.

– Нет, а что случилось? – Вообще-то, я и знать не хочу. Еще одна террористическая атака? Стрельба? Или…

– Мы. Я и ты. Что произошло на пресс-конференции?

– Мы попали в новости?

Элль смотрит на стакан.

– Я слышала, мы сами стали новостью. А еще слышала, нас обсуждают в соцсетях, но лично сама не знаю. Не хватило духу посмотреть.

Как быстрее себя убить? Сунуть голову в духовку или, воспользовавшись разделочным ножом, вскрыть артерию? Обсуждают. Теперь весь мир будет считать меня уголовником. Вот оно, наказание, за самомнение, за то, что уже видел себя ударником в идущей к славе группе. Возомнил себя чуть ли не богом и стал грязной пеной. Чем выше взлетаешь, тем больнее падаешь.

– Так ты действительно ничего не видел? – спрашивает Элль.

– Вчера поздно лег, сегодня проспал, проснулся, когда уже отсюда позвонили. К тому же я в онлайне не бываю.

Она удивленно моргает:

– Правда?

– Я семь месяцев провел в центре содержания несовершеннолетних правонарушителей, потом еще три в лесу. Не было необходимости обновлять статус.

– Могло бы что-то интересное получиться. Вроде селфи с медведем.

Ничего не могу поделать. Губы сами по себе разъезжаются в стороны, и то, что получается, можно даже принять за улыбку.

– Раньше много времени в онлайне проводил?

– А что? Планируешь следить за мной в Фейсбуке?

В опасных голубых глазах искрится смех.

– Может быть. Ты ведь не стал просить у меня номер телефона, так? А почему? Может, у тебя девушка есть? Вот я и узнаю.

– Медведицы, как выяснилось, не любят, когда к ним пытаются подкатить, так что девушки у меня нет.

Она прыскает со смеху, и мне это нравится – у нее мое чувство юмора.

– В онлайне раньше бывал. Вычислял, какие девчонки в плохом настроении, чтобы не тратить на них время на вечеринках, а какие в хорошем, чтобы легче было подцепить.