Кэти Макгэрри - Скажи, что будешь помнить

– Поздравляю, – говорит Шон, и я не понимаю, к кому он обращается. – Вы теперь знаменитости.

ГЕРОЙ

«USA Today Network»

Джексон Дженнер,

«The Lexington Tribune»

Предложенная губернатором Кентукки Монро программа «Второй шанс» была тепло встречена вчера как ее сторонниками, так и критиками, приветствовавшими одного из первых ее участников.

Хендрикс Пейдж Пирс, уроженец Лексингтона, признанный в прошлом году виновным в совершении преступления, провел последний год, получая помощь в рамках программы «Второй шанс». Первые семь месяцев он проходил курс интенсивной терапии и занимался по образовательной программе, находясь в центре временного содержания несовершеннолетних правонарушителей, последние три месяца был участником проекта «Раздвинь границы», разработанного специально для участников «Второго шанса».

Вчера Пирс доказал штату Кентукки и всей стране, что второй шанс возможен и люди способны меняться. Год назад, будучи на свободе, Пирс совершил тяжкое преступление, и вот теперь, всего лишь через неделю после освобождения, он проявил себя настоящим героем, защитив от двух хулиганов дочь губернатора, Эллисон Монро, находившуюся на ярмарке в Мэй Фест.

Уже после пресс-конференции многочисленные свидетели представили видео, сделанные с помощью сотовых телефонов, на которых видно, как двое молодых людей преследуют дочь губернатора, которая старается убежать от них.

Пирс, прежде не знакомый с Эллисон Монро, подошел к ней и защитил от преследователей, не прибегая к насилию. Полиция ведет сейчас поиски двух мужчин, чтобы предъявить им обвинение в харассменте.

(продолжение на стр. 2)

– Работа есть у всех, – говорю я. – Так случилось, что эта – моя.

Мои ноги свисают с причала, и большой палец едва касается воды. В последнее время стояла засуха, и пруд заметно обмелел. Охладить ноги, окунув их до лодыжек в воду, сегодня не получится, не мой день. После пресс-конференции прошла целая неделя, родители смягчились, и я решила, что пришло время попросить у них разрешения навестить Генри. Они, разумеется, согласились, и я даже почувствовала себя глупо оттого, что слишком долго ждала.

Генри сидит рядом и возит полотенцем по своим темно-русым, коротко подстриженным волосам. Он в воде уже побывал, а я нет. Мысли мои слишком сложны, чтобы позволить им намокнуть, слишком тяжелы, чтобы пускаться в плавание, а еще я боюсь – хотя и не могу объяснить почему – утонуть.

– В том-то и дело, Элль. – Генри вытирает украшенные вытатуированными черепами бицепсы. Мой отец эти татуировки терпеть не может. – Большинство семнадцатилетних жарят бургеры, расставляют товары на полках или продают мороженое. Спрашивают, полить ли сверху или нужны ли чипсы к заказу. Они не стригут денежки с богатеньких взрослых мужчин и не позируют для журнальчиков.

Я в двух часах езды от нашего дома в Лексингтоне, на бабушкиной ферме, и могу никуда не спешить. Генри здесь, но сколько продлится отпуск, сам не знает. Таковы армейские порядки: сегодня ты здесь, а завтра уже там. Пока Генри возвращается, пока работа приносит ему радость, я не имею ничего против его выбора, который мои родители считают неудачным.

– Не преувеличиваешь? – Я толкаю его мокрую руку своей сухой. Он отвечает, и капли падают на мои светло-коричневые шорты и темно-зеленую кружевную майку. – Тебя послушать, так я занимаюсь чем-то неприличным.

Ветер шелестит листьями на обступивших пруд деревьях, и кажется – это миллионная аудитория аплодирует моему остроумному ответу.

Мне нравится здесь. Это одно из тех уединенных местечек, которые мне по душе. Я люблю могучие, раскидистые дубы, старый деревянный причал и еще более старый деревянный дом, крошечный и разбитый, на вершине холма. Папина семья владеет этим домом и землей с 1770-х. Монро укоренились в Кентукки так крепко, что нет спины, которая могла бы нас сдвинуть.

– Постыдное. – Генри вешает полотенце на голое плечо, и мне бросается в глаза, как сильно он похож на моего отца. Темные волосы, темные глаза, точеный подбородок и резкие черты. На таких, как он, невольно обращаешь внимание, к ним невольно испытываешь уважение, едва они только входят в комнату. – Думаю, постыдное – хорошее слово, когда ты ненавидишь то, что делаешь.

– Ненавидеть – крепкое слово.

– Так ты передумала и тебе уже нравится то, чем занимаешься? Тебе нравится быть королевой на благотворительном балу?

Нет, но…

– Я действительно получаю очень приличное пособие, а еще папа купил мне машину. Родители предложили поработать во время предвыборной кампании, ездить на собрания, представлять программу. Что-то вроде подработки.

– Но это не меняет того факта, что тебе это не нравится.

– Есть такое чувство, что раздавать «Хеппи милз» мне тоже вряд ли понравится, как и вытирать измазанные кетчупом столы. И последнее, там платят только минималку.

Генри согласно кивает, но он хуже собаки с костью.

– Однако каждый раз, позируя для камеры, ты отрываешь кусочек от своего сердца.

То, что он говорит, правда. В предвыборной кампании и благотворительной деятельности я помогаю отцу последние два года. Ничего особенного – улыбаюсь, киваю, веду вежливые, бессмысленные разговоры и позирую для репортеров.

Для подготовки к исполнению этих функций мама и ее стилисты переделали меня, обыкновенную, в такую девушку, ради фотографии с которой люди становились бы в очередь.

Перемениться, стать кем-то, кем ты не являешься, дело непростое, и, глядя в зеркало, я порой чувствую себя так, словно падаю через стекло туда, к другой стороне меня самой, той, которой не должно существовать.

Дома, в своей комнате, я – это очки, джинсы и собранные в хвостик волосы. Вне комнаты я разодета по последней моде и живу в режиме полного контакта и открытого доступа, и посторонние люди испытывают потребность рассказать мне о вещах столь пикантных, что не закатить глаза бывает физически невозможно. Они говорят, что волосы у меня – золотые нити, глаза – синее океана, а красота столь необычна, что даже взрослые мужчины задерживают взгляд дольше, чем считается приличным.

Люди смотрят на меня, но не видят.

– Помогать в предвыборной кампании не так уж и плохо. – Нет, честно. – Иногда даже круто. Многие ли мои сверстники могут сказать, что помогают изменить мир? К тому же это всего лишь еще на год. Мама и папа пообещали, что отпустят меня сразу после окончания школы, чтобы я полностью сосредоточилась на колледже, за который они будут платить.

Родители у меня не какие-то богачи, у которых денег куры не клюют, но до избрания губернатором у отца была доходная медицинская практика, и ему удалось отложить денег на мое образование. Генри на учебу тоже откладывали, но он бросил школу через неделю после возвращения в Гарвард.