Дмитрий Серков - Изгой, Крах Советской империи

Точность – вежливость королей. Ровно в двенадцать ноль-ноль он неспеша вышел на

дорогу и двинулся вдоль проезжей части, как было оговорено.

12:01. «Мерседес» стоит без движения, но двигатель работает на холостых оборотах.

К Алексу должны подойти и сказать: «Вы ожидаете автобуса? Ваш маршрут сегодня

отменили». Он ответит: «Как жаль. Я опаздываю. Вы не могли бы меня подвезти?»

12:02. Опустилось тонированное стекло в иномарке. Во мраке салона был смутно

различим силуэт человека. Из-за поворота вынырнула бежевая «волга» и остановилась на

противоположной стороне улицы. В ожидании выстрела внутри у Алекса все напряглось.

Человек в «Мерседесе» замешкался. Из «волги» вышла, плавно покачивая бедрами,

высокая шатенка в облегающем белом платье, подчеркивающем изящную безупречность

фигуры, и направилась прямо к Алексу.

Сердце Алекса учащенно забилось.

– Алекс? – голос буквально обволакивал его.

– Вы ошиблись, – мгновение спустя ответил он, восхищаясь мягкостью ее кошачьих

движений.

– Вы ожидаете автобуса? – произнесла заветные слова пароля женщина на

безупречном русском, а он не мог никак поднять глаза от ее стройных линий, – ваш

маршрут сегодня отменили.

Алекс промолчал, медленно скользя взглядом по ее телу снизу вверх, отметив в конце

необыкновенную голубизну ее глаз. «Такие же, как у Софи», – пришло на ум.

Женщина грациозно взмахнула головой, отбросив с лица тяжелую прядь каштановых

волос, и улыбнулась. На щеке появилась маленькая ямочка.

– Как жаль. Я опаздываю, – ответил Алекс, глотая окончания слов, – вы меня не

подвезете?

– Садитесь в машину.

Она указала на «волгу», и пошла за ним следом. Из чрева «Мерседеса» сквозь

открытое стекло показался срез автоматного ствола. Автомобиль с ревом рванул с места и

помчался по улице, стремительно набирая скорость. Алекс обернулся. Раздался выстрел.

Кинувшись к нему, женщина сбила Алекса с ног. Пуля со стальным сердечником стандарта

НАТО 7.62х51 мм пробила плоть и поразила сердце, не оставляя права на жизнь.

– В машину, – крикнул водитель «волги», не дав ему опомниться.

Уже запрыгнув в автомобиль, Алекс через стекло увидел, как алое пятно

расползается на на кипельно-белой ткани. Красный цвет съедает белый. Кровь…

Еще никогда Алекс не находился в столь подавленном состоянии. Раньше он был

соткан из стальных нитей, лишенный эмоций и чувств. Лучший результат эксперимента по

влиянию на детскую психику. С младых ногтей воспитанный, чтобы совершать

невозможное. У него не было детства. Никогда! Первые воспоминания были связаны с

Отцом. С горами. С тренировочным лагерем. Теперь слаженный механизм дал сбой. Он

стал различать цвета в этом мире, плавильный котел трех августовских дней изменил его

мировоззрение, и он осознал ценность человеческой жизни. Система не предусматривала

погружение подопытного в эпицентр боли. Боли не человека, а народа. Всеобщее

возмущение, единение, страсть, выплеснувшиеся на московские улицы, сломили в нем

барьер неприятия эмоций. Он ощутил себя роботом, неожиданно обретающим душу. По

его щекам текли слезы, зажав голову руками, Алекс несся в автомобиле к неизвестному

будущему.

* * *

На светофоре загорелся красный. Качнувшись, «волга» затормозила перед

перекрестком.

– Видите вон того человека на углу? – не оборачиваясь, спросил водитель, указывая

на мужчину в темном плаще, – вы подойдете к нему и спросите, который час. Отзыв:

половина первого. Вы добавите, что спешите, а он предложит подвезти вас.

Зажегся зеленый свет. Нетерпеливые водители начали сигналить.

– Какие у меня гарантии? – спросил Алекс. – Как я могу быть уверен, что это не

подстава?

– Доверие. Только доверие, – водитель посмотрел на своего пассажира и ухмыльнулся

в густые усы.

Человек в плаще, представившийся сотрудником российско-израильского

совместного предприятия, предложил Алексу сесть в алый «вольво». Цвет крови Алексу

не понравился: слишком свежие воспоминания были связаны с ним, а словосочетание

«российско-израильское» резануло по уху. Везде СССР, а тут вдруг Россия.

Ему завязали плотной черной тканью глаза, и «вольво» необычайно мягко тронулся с

места. Магнитолу специально включили громче, чтобы заглушить звуки окружающего

мира и впоследствии не дать Алексу возможность восстановить маршрут. Закладывало

уши, для него сейчас существовал только чей-то голос, вопящий через динамики, а перед

глазами незыблемо стояла картинка гибели не агента иностранной разведки, а красивой

женщины в белоснежном платье. Он видел, как она кидается к нему, спеша предупредить

об опасности, видел, как пуля киллера разрывает ее грудную клетку, в которой бьется

молодое горячее сердце. И вот уже ее доселе живое тело, которым он только что

восхищался, в немыслимой позе распростерто на грязно-сером асфальте, на

разделительной полосе. А оттого, что ее платье и она сама сливались с белой полосой, не

имевшей начала и конца, казалось, ее душа бесконечна и занимает все пространство, весь

мир.

Алекса тронули за плечо и вывели из забытья.

– Подъем, – скомандовали ему, – осторожней голову.

Два недюжинной силы мужчины подхватили его под руки.

– Ступенька, – предупредил тот же голос, – берегите голову. Осторожней.

Его усадили в фургон, в этом он был уверен, и сняли повязку. От туго завязанной

ткани болели глаза. Алекс огляделся. Замазанные белой краской окна, красный крест,

носилки. Карета «Скорой медицинской помощи». Не хватало только запаха лекарств.

Рядом сидели два бугая в одинаковых черных костюмах и водолазках.

Взвыла сирена.

– Куда едем? – спросил Алекс, не уверенный, что попал именно к сотрудникам

МОССАД. Менее всего сейчас хотелось оказаться в лапах родного Комитета.

– Когда прибудем, вы обо всем узнаете, – это была последняя фраза, произнесенная

сопровождающими за все время следования.

Остальную часть пути проехали молча. Алекс откинулся на спинку сидения,

прикрыв глаза.

Спустя полчаса «скорая» свернула с асфальта на проселок и, проехав метров триста,

остановилась. Дверь открылась, и Алекс увидел солнечный свет. Выйдя из «скорой», он

смог осмотреться. Это был пригород. Величественные сосны, скрипя, покачивались на

ветру за трехметровым кирпичным забором. По периметру огромного участка шла

идеально ровная грунтовая дорога, живописную лужайку пересекали в разных

направлениях десятки песчаных дорожек, но все они неизменно начинались или

заканчивались у огромного кирпичного дома, скорее даже не дома, а небольшого замка: