Дмитрий Собына - Непокоренный «Беркут»

– Я, мабуть, вже піду до своїх, бо вже замерз, як вовкулака у лісі, – посиневшими губами сказал Олесь. – Оце того тижня видали берци на «риб’ячому хутрі», на вулиці через півгодини ноги льодом вкриваються. Ну все, до побачення.

– Давай, пока! Забегай, как время будет, – попрощались с товарищем бойцы.

После холода продрогших милиционеров разморило в теплом автобусе. Только Гена все не мог успокоиться. Он позвонил жене и начал давать ей указания:

– Поудаляй все фотки из контактов, на которых я есть, и поменяй фамилию на своей страничке. Да нет, ничего страшного не случилось; просто пришел приказ из главка убрать все фотографии и закрыть странички в соцсетях. Да нет, тебе не надо страничку закрывать, просто поменяй фамилию. Ну, какую? Впиши Геворгиян, как у нашего соседа. Я не думаю, что ты дурочка. Напиши свою девичью. Ладно, я пошел, а то у нас построение. Все делай, как я сказал! Обнимаю! – уже на повышенных тонах быстро попрощался Гена.

Иван, развалившись на сиденье, наблюдал за товарищем из-под прищуренных глаз, ехидно улыбаясь.

– Ген, ты зачем это сейчас сделал? – тихим вкрадчивым голосом поинтересовался Иван.

– Что сделал? – опешил от непонятного вопроса товарищ.

– Ты расшевелил пчелиный рой, – с лицом, как у Шерлока Холмса, который объясняет Ватсону элементарные вещи, просветил друга Иван. – Нет ничего страшнее в жизни, чем неудовлетворенное женское любопытство. Сейчас твоя жена позвонит моей и спросит, поменяла она фамилию или нет. Передаст твой с ней разговор. После чего моя жена станет названивать мне с вопросом – почему я ей ничего не говорю, и она все должна узнавать от других людей.

– Ладно, Экюль Пуаро, скоро наша смена, может в фаст-фуд сходим? – пригласил, улыбаясь Гена.

– Холодно на улице, может, тушенки откроем, – начал отнекиваться Иван.

– Тушенка – это НЗ, пусть еще у меня под сидушкой полежит. Она не испортится, лучше бутербродов с горячим чаем поедим, – надевая бушлат, пояснил ситуацию Ахтырский.

– Эх, уговорили. Только, Мишань, набери Силенкова, скажи, что мы сразу придем туда, где стоять будем. Так что сразу все надеваем и шлемы берем с собой. Коль, пойдем, перекусим, – позвал с собой друга Иван.

– Да что-то не хочется, аппетита нет, – флегматично ответил Николай.

– Пойдем, а то послезавтра домой приедешь, жену с сыном сил обнять не будет. Не переживай, там батя, наряд ментов, никто не сунется, – успокаивал друга Гена. Уже на выходе в дверях у Ивана зазвонил телефон. На дисплее светилось «любимая».

– Ну что я говорил? – показал он телефон Гене. – Оперативненько! Да, солнце, вот собрались перекусить перед службой. Что? Плохо слышно. Гены жена собралась фамилию менять? Да если бы я был женой этого обалдуя, давно бы сменил фамилию.

Все, кто шел рядом с Иваном, заржали, а Гена, покачивая головой из стороны в сторону, погрозил товарищу кулаком.

– Просто пятый внебрачный сын нашего Казановы – Геннадия, недавно узнал, что фамилия его отца Находько, и теперь он ищет своего нерадивого папашу в интернете. Вот он и шифруется.

Все вокруг Ивана уже плакали от смеха. Смеялся даже Николай. Только Гена стал красный как рак.

– Я ему говорил, – продолжал веселить публику Иван, – что если сынок напишет в «Жди меня», то придется нашего друга везти под конвоем, перевязанного большим красным бантом.

– Балабол! – не выдержав, засмеялся Гена.

– О, у дураков мысли сходятся. Только что так меня назвала жена, – ничуть не обижаясь, сквозь смех уточнил Иван. Немного отстав от коллектива Журба, прикрыв рукой трубку, чтобы не было слышно, серьезным тоном сказал:

– Да шучу я, – и кратко обрисовал ситуацию, произошедшую с Колей.

– Ты тоже поудаляй все ненужное в интернете. Ладно, буду в маске и спать ложиться. Все, пока. Целую!

Иван догнал весело смеющихся товарищей, уже входящих в ворота гостеприимного дома.

После службы, как всегда, автобусы осторожно парковались возле общаги, подсвечивая себе фарами, Бойцы, не дожидаясь, когда автобус остановится, выпрыгивали из открытых дверей, стараясь не попасть в подмерзшие лужи.

– Общее построение! – услышал Иван голос зам. командира. Командир построил всех под фонарем, который мертвенно-бледным светом освещал уставшие лица бойцов. Медленно проходя вдоль шеренг, полковник пристальным взглядом всматривался в своих подчиненных, на которых плясали причудливые тени от дрожащего на ветру фонаря. По лицам стоящих в строю хлестал мокрый снег с дождем, заставляя прятать мокрые лица в воротники, натягивать шапки поглубже на глаза. Капюшонов на бушлатах уже почти ни у кого не было. Их поотрывали в многочисленных столкновениях с майдановцами. Мерзкая погода и внезапное построение стоящим радости не прибавляли. Резко остановившись перед строем, командир повернулся к стоящему за его спиной Василькову и спросил:

– Сегодня у нас какое число, не помнишь?

– Двенадцатое, товарищ полковник, – поспешно ответил Василек.

– С этими проблемами вообще уже в днях потерялся, – негромко проговорил командир. Снова повернувшись к милиционерам, он строго посмотрел на строй. Все замерли, гадая, что сейчас скажет командир.

– Долго вас не задержу, – начал он. – На улице не месяц май. Мы с вами за эти два с половиной месяца много чего пережили, поэтому скрывать то, что касается непосредственно вас, не имею права и не хочу.

Выдержав небольшую паузу, продолжил:

– Буду откровенным, сегодня на меня выходили люди из оппозиции, предлагали деньги, скажу вам, деньги немаленькие, если мы с вами завтра уедем домой. То есть, как они говорят, перейдем на сторону народа, – закончив говорить, полковник остановился и пристально стал всматриваться в глаза бойцов, при этом играя желваками. В строю установилась гробовая тишина. Ребята поглядывали друг на друга, в глазах стоял немой вопрос: «Что делать»? Где-то в середине строя раздался голос, полный гнева и обиды:

– Да пошли они на х…, за кого эти сволочи нас принимают!

Тут же Иван услышал голос Карася.

– Мы за тридцать серебряников не продаемся!

И сразу над строем возник недовольный гул, все обсуждали новость, многие возмущались, но желания получить деньги никто не высказывал. Командир, немного послушав и понаблюдав за гудящим как растревоженный пчелиный рой строем, дал высказать свое мнение и, видя, что выражающие свои эмоции подчиненные начинают устраивать балаган, пресек разговоры.

– Все успокоились! Тишина, я сказал! Приученные к дисциплине все сразу успокоились и в строю установилась тишина. Только вверху стучали обмерзшие ветки деревьев, раскачиваемые ветром. Уже никто не обращал внимания на противный дождь, все внимательно смотрели на командира, жадно ловили каждое его слово, слушая, что он скажет.