Дмитрий Собына - Непокоренный «Беркут»

– Водички можно? – попросил Саня.

– Конечно, – Ахтыркин протянул бутылку минералки. Жадно попив, милиционер начал рассказ.

– Стояли мы на Институтской, недалеко от Стелы. Впереди шеренга вэвэшников, а мы за ними. Слышим, бахает что-то, поначалу значения не придали, фейерверки постоянно взрываются, уже привыкли, а тут вдруг видим, солдаты падать стали. Бросают щиты, хватают раненных и бежать. Мы еще ничего не поняли, «перемирие» же, с баррикады посыпались майдановцы – больше полусотни, как пираты, идущие на абордаж, с палками, битами, топорами. Сразу «монолит» ставим, а со стороны радикалов стрелять начали. Было слышно, дробь по щитам барабанит. Одного нашего зацепило, но не сильно. Отступаем, пятясь назад. Смотрим, одни остались. Отморозки с майдана увидели, что «Беркут» отходит, и с диким ревом на нас. Мы бежать. Пока по Институтской вверх бежали – восемь раненных. Огнестрелы в спину. Я тебе, братан, скажу, когда сзади слышишь выстрелы и возле уха пуля свистит, любого спринтера обогнать можно, – печально усмехнулся рассказчик. В это время подъехал большой «Неоплан», к которому бросились стоявшие бойцы.

– Ладно. Все, давай, пока, братан! Остальное по телефону расскажу. Созвонимся!

Друзья крепко обнялись и Саша, немного прихрамывая, побежал в автобус. Иван с грустью смотрел вслед уезжающему другу. Почти все пассажиры их автобуса вышли на улицу. Некоторые с тревогой поглядывали в сторону улицы, с которой уже перестали появляться растрепанные милиционеры и только слышались сухие щелчки выстрелов. Иван смотрел в сторону Верховной Рады, откуда продолжалось паническое бегство народных избранников. Из высоких дубовых дверей черного входа выскакивали знакомые по телевизору лица. Сейчас они вовсе не были похожи на бесстрашных бойцов, устраивающих битвы около трибуны. Растерянные, постоянно озирающиеся по сторонам, они бежали к ожидающим их машинам, не замечая высыпавших из автобусов грязных, оборванных милиционеров, с иронией смотревших на начавшийся исход из Рады. Добежав до ожидающих их «лексусов» и «мерседесов», они запрыгивали в машину, которая срывалась с места и, визжа дымящейся резиной, уносилась прочь. Вместе с депутатами бежал и обслуживающий персонал: секретарши в блестящих длинных норковых шубах, молодые парни в блестящих лаковых туфлях. Кто победнее, спешили в сторону метро, другие садились в свою машину и, набрав еще пассажиров, поскорее уезжали. Все торопились. Вид окровавленных, грязных и главное растерянных милиционеров не придавал уверенности, а звуки выстрелов, эхом гуляющих по улицам правительственного квартала, подгоняли не хуже кнута.

Портфель в руках грузно переваливающегося на коротких ногах мужчины внезапно раскрылся, и из него посыпались бумаги, устилая белыми листами грязную тротуарную плитку. Остановившись, он лихорадочно собирал их, запихивая обратно в портфель. Пробегающие мимо люди не замечали побагровевшего от прилагаемых усилий человека, никто не остановился ему помочь, валяющиеся бумаги бесцеремонно втаптывали в грязь. Видя всю тщетность своих попыток собрать разлетевшиеся листы, тяжело пыхтящий мужчина, засунув под мышку портфель, бросился к ожидающей его машине.

В окружении офицеров, командир возле своей машины пытался дозвониться в министерство.

– Б…ть! Никто трубку не берет или «по за зоной досяжности».

Нервозность от сержантов уже передавалась офицерам и командиру. Хотя вида они старались не показывать, но было видно, все нервничают, не понимая, что делать дальше. Полковник выругался вслух, и когда немного отпустило, опять начал набирать телефонные номера. Бойцы нервно поглядывали по сторонам, громко обсуждая между собой возникшую ситуацию, высказывали догадки и строили версии происходящего. С прилегающих улиц уже никто не появлялся, а по Грушевского пролетали одиночные автобусы и машины, вызывая в сердцах милиционеров тревогу и заползающий туда холодный, липкий страх. Самое страшное, что не слышно выстрелов со стороны Институтской. Постепенно человеческий поток, изливающийся из Верховной Рады, начал уменьшаться и скоро совсем иссяк. Все замерло в тревожном ожидании. Люди попрятались, а по пустынным улицам ветер гнал легкий мусор, застревающий в лужах и цепляющийся за ограды. Извечное человеческое любопытство брало верх над инстинктом самосохранения и из-за шторы, то тут, то там выглядывало любопытное лицо киевлянина.

– Всем строиться! – прозвучала по рации команда.

Нервы у бойцов были натянуты, как струна, поэтому повторять дважды необходимости не было, дружной гурьбой двинулись в сторону командира, привычно выстраиваясь буквой «П».

– Слушаем внимательно! – громко, так, чтобы всем было слышно, сказал командир. Галдеж среди милиционеров сразу прекратился, над строем повисла тишина, даже боялись дышать, внимательно слушая, что скажет человек, который их построил.

– В главке трубку никто не берет! – продолжил говорить командир, четко проговаривая слова. – Команда от самого главного нам выдвигаться на Новые Петровцы, в усиление Ирпенской роты «Беркута», охраняющей Межигорье. По пути заедем, заберем вещи. Пусть лучше в автобусах будут. Всем все понятно?

Строй дружно ответил:

– Так точно!

Иван заметил, как на ближайшем окне закачалась занавеска: кто-то, подсматривающий за «Беркутом», быстро спрятался, напуганный громким ревом полусотни глоток.

– Командир, хоть вы поясните, что происходит? – раздался громкий голос из строя.

– Мне известно то же, что и вам. Есть информация, что небольшие группы радикалов, вооруженных огнестрельным оружием, стреляют в милицию. Поэтому! – перекрикивая поднявшийся после его слов шум в строю, командир закашлялся. Все умолкли, ожидая пока он прокашляется.

– Все водители, едем быстро, нигде не останавливаемся! К окнам поставьте щиты и навалите вещи. В случае обстрела автобуса падайте на пол, а водитель газ на полную. На сборы в общаге десять минут. У кого «Форты» – прикрывают! Ясно?

– Так точно! – уже веселее взревел строй.

– По машинам! – отдал приказ полковник и, развернувшись, быстро пошел к своему автомобилю.

Взревев двигателем, автобус вслед за остальными полетел по пустынным столичным улицам, громкими сигналами распугивая одинокие машины. В салоне царила деловая суета. Милиционеры прислоняли к окнам щиты, наваливая на них все, что имелось в наличии.

В ход шло все: несколько ящиков НЗ – тушенки, хранимой Ахтыркиным у себя под сиденьем, мешки со сложенной в них защитой и шлемами. Через несколько минут автобус представлял из себя баррикаду на колесах. Возле дверей сидели милиционеры с «Фортами», заряженными последними резиновыми пулями. Начавшийся поначалу разговор как-то сам по себе затих, все настороженно всматривались в холодные улицы Киева, каждую минуту ожидая стрельбы. Одас быстро летел за колонной, их автобус был замыкающим. Чем ближе они подъезжали к окраинам, тем более оживленными становились улицы. Люди уже не перебегали от подъезда к подъезду, а, не боясь, шли по тротуарам, машины не шарахались в сторону при виде летящих милицейских автобусов. На городских окраинах как будто и не знали, что в правительственном квартале идет стрельба и умирают люди. Народ торопился по своим делам. Хотя многих горожан захлестнула эйфория революционной победы, мимо проезжающие водители при виде автобусов с «Беркутом» громко сигналили, выражая свое негодование их присутствием. Глядя на все происходящее за окном, Иван вспомнил зиму 2004 года, когда «Беркут» уезжал домой после победы Ющенко. Точно такие же пьяные молодчики за рулем, размахивая флагами Украины и оранжевым флагом с подковой и надписью «Так!», громко сигналя, провожали милицейские автобусы почти до самого выезда из Киева. История ничему не научила киевлян, как и тогда они праздновали чужую победу, принимая ее за свою. Завтра наступит послереволюционное похмелье и позднее раскаяние, когда цены взлетят вверх, а экономика, наоборот, понесется в пропасть, утаскивая за собой и уровень жизни. В правящей колоде произойдет рокировка и на сцене появятся старые – новые лица. Все это уже было, только немного под другим соусом – без крови. В этом городе не хотят учиться даже на своих ошибках, назначая виноватых. Правильно говорит народная пословица: «В чужом глазу соринку видим, а в своем бревно не замечаем». Эти мысли быстро пронеслись в голове Журбы, уже на подъезде к общежитию.