Наринэ Абгарян - С неба упали три яблока. Люди, которые всегда со мной. Зулали (сборник)

Он выпрямился, произнес шепотом: «Слово к Богу, идущее из глубин сердца», – потом повторил фразу еще раз, громче. Умолк, пронзенный совершенно отчетливым ощущением того, что где-то там, за спиной, выпрямились и простерлись огромными крылами люди, которые ушли, но навсегда остались с ним.

– Красота, да, пап? – завозилась ладошкой в его руке Девочка.

– Что? – очнулся Петрос. – Красота, да.

Кнарик раскладывала на раскаленной поверхности дровяной печки тоненькие ломти сырого картофеля. Картофель схватывался румяной, мигом подгорающей по краям корочкой, скворчал. Кнарик посыпала каждый кусочек ципула крупной солью, поддевала ножом, переворачивала на другой бок. Потом выкладывала ломтики картофеля на большое блюдо, сбрызгивала растопленным сливочным маслом. Рядом, на разделочной доске, лежал домашний сыр, а в глубокой глиняной миске – соленые помидоры.

Комната, в которой она затеяла ципул, была очень большая, с высоким каменным потолком и окнами в рассохшихся деревянных рамах. Это было излюбленное место посиделок домочадцев и гостей – летом там прохладно, а зимой весело гудит печка. В углу притулился шифоньер – старенький, кривобокий, подслеповатый от затянутых мутным стеклом дверец, а покрытый простенькой клеенкой стол и деревянная тахта стояли рядом с печкой. Вдоль стены, что напротив окон, прислоненные к ней узким днищем, лежали пустые глиняные карасы, над ними висели початки сушеной желто-красной кукурузы. Пахло пряно, остро и вкусно – базиликом, чабрецом и розмарином.

– Ешьте, я сейчас еще приготовлю. – Кнарик водрузила блюдо с ципулом в центр стола.

Вачо взял горячий ломтик картофеля, подул, чтобы тот быстрее остыл, положил сверху кусочек сыра, протянул Девочке – на! Взял другой ломтик, украсил сыром, протянул Петросу. Петрос улыбнулся, погладил его по голове:

– Я возьму, Вачо-джан. Ешь.

Вачо кивнул, торопливо принялся жевать, закатывая глаза и громко причмокивая, слизывая с пальцев капли сливочного масла.

– С сы-сыром вку-снее, – прошамкал с набитым ртом.

Кнарик сходила в погреб, вернулась с трехлитровой банкой персикового компота и небольшим глиняным кувшином.

– Компот детям, а мы с тобой красного вина выпьем, Петрос. Васо из Паравакара привез.

– Васо когда вернется? – Петрос распахнул дверцы старого шифоньера, достал четыре стакана.

– Да разве я знаю, когда он вернется? – пожала плечом Кнарик. – Второй день в ремонтной мастерской пропадает, следит, чтобы технику в порядок привели. Видите ли, все тракторы к концу года из строя вышли.

– В воскресенье погнал людей работать?

– А кто ему слово поперек скажет? Вылитый Пашо.

Они переглянулись, рассмеялись. Названный в честь грозного прадеда, Васо унаследовал от него не только имя, но и несговорчивый, суровый нрав. Колхозники боялись его как огня – в гневе Васо был даже страшнее прадеда, о крутом характере которого до сих пор в Берде ходили легенды.

Вот уже двадцать лет, с того дня, как скоропостижно умер муж, Кнарик растила сыновей одна. Младший, Вардкес, учился в Ереване, на инженера. Старший, Василий, работал в колхозе агрономом. Год назад он пережил мучительный развод – жена попалась с таким же, как у него, темпераментом, и однажды, истерзанные бесконечными ссорами и взаимными обвинениями, они решили расстаться, чтобы не отравлять существование друг другу и детям.

– Не помирились еще? – Петрос не сомневался, что рано или поздно Васо снова сойдется с женой.

– Двое детей, куда деваться. Помирятся. Думаю, развод им на пользу пойдет. Порознь поживут, мозгов наберутся. А то замучили по мелочам скандалить.

Кнарик разлила по стаканам компот.

– Можно мы во дворе его выпьем? – попросила Девочка.

– Сидите в тепле, зачем вам на улицу?

– Там веселее.

– А если простудитесь?

– Не простудимся. Мы оденемся. И шапки натянем.

– Ну ладно, тогда идите. Но ненадолго.

– А м-можно мы с со-бой еды возь-мем? – разволновался Вачо.

– Конечно можно!

Кнарик положила на блюдо с ципулом сыра, добавила несколько соленых помидоров и большую горбушку хлеба.

– Вот вам провизия.

– Ура! – заторопилась Девочка. Она сдернула с вешалки пальто Вачо, стянула свою куртку. Быстро оделась, проследила, чтобы Вачо застегнулся на все пуговицы и натянул шапку.

– Ты бери ципул, а я возьму стаканы с компотом.

– Ишь, раскомандовалась! – Кнарик отворила дверь, придержала ее, выпуская их во двор.

– Так он же совсем как маленький, – кивнула на Вачо Девочка.

– А то ты большая! Никуда не уходите, смотрите у меня!

– Не уйдем. Мы тут, в саду. Посидим на скамейке, поедим.

– Хорошо.

Петрос поддел кочергой крюк на дверце печки, поворошил угли. Подкинул дров. Печка загудела, запылала жаром. Кнарик переложила в тарелку новую порцию ципула, сбрызнула маслом.

– А это нам.

– Расскажи, как все было, – попросил Петрос.

– Ничего такого, не волнуйся. Я на кухне как раз возилась, мыла посуду после завтрака. Оборачиваюсь на звук открываемой двери, смотрю – стоят. Нарядные, – Кнарик рассмеялась; – Девочка говорит – дай Вачо конфету, я ему обещала. Я дала им карамелек. Мама с папой внизу? спрашиваю. Я была уверена, что вы вместе приехали, не могли же вы ее одну отпустить в другой конец Берда. А она говорит – я с Вачо пришла. И объясняет – меня соседка Вардик обидела. Сказала, что мама скоро умрет и папа женится на другой тете. А еще сказала, что нани нам не родная.

Петрос задергался желваками.

– Сволочь!

– Подожди ругаться. Дослушай сначала. Так вот. Рассказывает она мне все это, а сама не плачет. Смотрит снизу вверх вот такенными глазами, карамельки в руках теребит. Нормальный ребенок прибежал бы к матери, ткнулся ей в колени, нажаловался. А эта ушла в другой конец Берда. Спрашивать с младшей бабушки, почему соседка Вардик ее обидела.

Петрос вытащил из кармана пачку сигарет, закурил, глубоко вдыхая горьковатый табачный дым.

– Кнарик, ты взрослей и умней меня. Подскажи, как мне в этой ситуации себя повести. Я же не могу с женщины спрашивать. А у Левана не спросишь – какой спрос с инвалида? Она его до того довела, что бедный мужик вторую неделю в хлеву живет.

Кнарик пересела ближе к племяннику, погладила его по руке:

– Петрос-джан, сынок. Я тебя очень прошу – ничего не говори Вардик. Она ведь не всегда была такой. Как узнала, что мать хотела ее убить…

– В смысле «мать хотела ее убить»?

– Ты разве не знаешь этой истории? Странно. Вроде рассказывали тебе. Вардик третья дочка в семье. Когда ее мать увидела, что снова родила девочку, она завернула ее в тряпку, отнесла в хлев и оставила там, на земляном полу, чтобы коровы затоптали насмерть. А коровы не затоптали. Сгрудились в углу хлева, испуганно мычали…