Олег Рой - Белый квадрат. Захват судьбы

Потому, не заглянув на кухню, где могла спать Варя, он сразу же прошел в комнату.

Варя сидела в эркере. На ней была только полотняная ночная сорочка. Водрузив на подоконник зеркало, обычно висевшее у двери, Варя расчесывала волосы не новым уже костяным гребешком, мурлыкая под нос «Мы красные кавалеристы». Спиридонов на краткий миг залюбовался ею – с распущенными волосами он ее видел впервые, обычно она убирала их под косынку. Вообще говоря, сначала Варя щеголяла перед ним исключительно в эркаэмовской форме, но постепенно стала носить одежду попроще – то сарафан, то ситцевое платье, то блузку с юбкой из бумазеи.

Собственно, этим ее гардероб и ограничивался. Было еще убогонькое пальтишко на рыбьем меху да фартук, и все.

Волосы у Вари оказались недлинными, но густыми и притом очень черными. Когда она сидела вполоборота, то еще больше кого-то напоминала ему, но только кого – он убей, не мог сообразить. Послушав про то, что «с нами Ворошилов – первый красный офицер», Виктор Афанасьевич решил все-таки обратить на себя внимание и деликатно кашлянул.

Варя взвизгнула и, едва не опрокинув на пол зеркало, прикрылась от него спинкой стула, свободной рукой нашаривая на подоконнике сарафан. Впрочем, испуг ее моментально прошел:

– Виктор Афанасьевич… вы так тихо ходите! Простите, не могли бы вы отвернуться?

Спиридонов кивнул и вышел из комнаты – удалился мыть руки с дороги. Когда он вернулся, Варя в сарафане, с косынкой на голове уже накрывала на стол. Зеркало висело на прежнем месте.

«И как она только успела?» – удивился Спиридонов.

– Варя, дайте мне папиросы, пожалуйста, – попросил он.

– Вы бы сначала поели, – укоризненно ответила Варя, доставая откуда-то пачку. – Табак вкус перебьет. Я вам рассольник сварила…

Спиридонов вздохнул и сел за стол, спрятав папиросы в карман галифе. Неизвестно почему, но перечить Варе ему не хотелось. Варя села напротив. Себе она налила половину от спиридоновской порции. Все попытки его настоять, чтобы она наливала или накладывала себе столько же, сколько ему, натыкались на железобетонное: «Я столько не съем, а у вас нагрузки».

Рассольник был действительно вкусным, так что какое-то время Спиридонов уделил трапезе. Затем спросил:

– Что нового? Кто-нибудь звонил?

– Никак нет, – ответила Варя. – Приходил поштарь, принес открытое письмо.

– И что ж ты мне его не даешь?

– Как поедите, дам, – невозмутимо ответила Варя. – Открытое письмо не телеграмма, ничего срочного в нем быть не может.

– Ишь, умная какая, – проворчал Спиридонов, бодро орудуя ложкой. – Что там?

– Откуда мне знать? – ответила Варя, слегка краснея. Со стороны это было не слишком заметно, но не для Спиридонова. У него был наметанный глаз дзюудоку, и такие нюансы он подмечал. – Я чужие переписки не читаю, мне без надобности.

– Варь, – улыбнулся ей Спиридонов, пытаясь сформулировать некую мысль. Не сформулировав, он ограничился этим «Варь». Дескать, «ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь».

– Вроде приглашение какое-то, – ответила Варя, потупившись. – Я, правда, не вчитывалась, так, краем глаза…

– От кого? – нажал Спиридонов.

– От Ощепкова от какого-то, – вздохнув, ответила Варя, теперь заметно краснея. – Я сама из Пермского края, вот, знакомая, выходит, фамилия.

– Так, – Виктор Афанасьевич откинулся на спинку стула. – Ты доешь, а потом дай-ка мне эту открытку.

Но Варя уже, отложив ложку, вскочила и, опрометью выскочив в прихожую, вернулась с открытым письмом.

На открытке был изображен танк «Т-24», рядом с которым стройный танкист обнимал столь же стройную девушку в сарафане и красной косынке, чем-то напоминавшую Варю. Стоящая рядом белокурая девчушка в коротком алом платьице и сандаликах протягивала мужчине букет ромашек. Эта милитаристическая пастораль была несколько подпорчена размашистым штемпелем с надписью «Адресат выбыл, письмо перенаправлено по адресу…» со вписанным от руки красными чернилами новым адресом Спиридонова.

Полюбовавшись идиллической картинкой нового советского образца, Спиридонов перевернул открытку. Правая часть листа была заполнена аккуратным мелким почерком и содержала его прежний адрес и новый адрес Ощепкова. Адрес был ему незнаком, судя по всему – какая-то коммуналка на Страстной площади, но Спиридонов не помнил, чтобы там были какие-либо ведомственные общежития.

В левой части, озаглавленной «для письма», знакомым полуразборчивым почерком Ощепкова было написано:

«Дорогой друг!

Приглашаю тебя в гости по случаю радостного события в моей жизни – бракосочетания с моей дорогой Аннушкой! Наша регистрация состоится двадцать второго мая в Краснопресненском отделении регистрации актов гражданского состояния. Письмо отправляю заранее, потому что очень хочу, чтобы ты уделил минутку для того, чтобы порадоваться вместе со мной. С самыми лучшими пожеланиями – Вася».

Спиридонов посмурнел, и Варя это заметила:

– Что случилось, Виктор Афанасьевич? Плохие новости?

«Тебе-то какое дело?!» – с раздражением подумал Спиридонов, но вслух сказал другое:

– Отчего же? Наоборот, хорошие. Друг женится.

Виктор Афанасьевич смотрел Варе в глаза, и ему казалось, что он читает в них ее мысли: «Отчего же вы тогда расстроились?»

– Варя, – мягко сказал Виктор Афанасьевич, – спасибо за обед. Сегодня я пришел раньше, и вы можете быть свободны. Проведите этот вечер так, как считаете нужным. Должно быть, вы соскучились по общежитию, по подругам…

В ее глазах (Виктор Афанасьевич машинально отметил, что у нее длинные пушистые ресницы, лишь чуть темнее, чем брови, которые немного темнее ее русых волос) сочувствие сменилось испугом, причины которого были неясны.

– Нет… – тихо ответила Варя. – Не соскучилась. У меня нет… Я плохо схожусь с людьми. У меня нет там таких подруг.

– Жаль, – ответил ей Спиридонов. – Тогда сходите в кино или на танцы. В динамовском клубе сегодня танцы, там много будет молодых ребят. Переночуйте в общежитии, а затем возвращайтесь.

Ее глаза мягко блеснули.

– Виктор Афанасьевич, – сдавленно проговорила она, – за что вы так меня? Вы недовольны моей работой? Или вам стряпня моя не по нраву?

– С чего ты взяла? – Спиридонов опешил. – Даже наоборот, Варенька, мне все по душе, не сомневайся!

– Тогда зачем вы меня гоните? – тихонько воскликнула Варя. – Я так вам мешаю? Если вы хотите побыть один, только скажите, я закроюсь на кухне – ведь кухня-то вам не нужна? – и буду там сидеть тихо, как мышка в кошачьем подвале, правда-правда. Но я не хочу ни в кино, ни на танцы, ни в общежитие!

И Спиридонов понял, что Варя плачет. Слезы не катились у нее по щекам, лишь глаза поблескивали так, как никогда до того.