Олег Рой - Белый квадрат. Захват судьбы

– Не откажусь, – с удовольствием кивнул он и улыбнулся ей, дивясь между тем, сколь это, оказывается, умиротворяющее занятие – вот так чаевничать с милой девушкой, которая не стесняется быть с ним искренней и открытой. – Вот что, Варюшка, вы сегодня купите что-нибудь в булочной. – Он был с ней то на «ты», то на «вы». «Ты» срывалось у него при разговоре о чем-то личном, а «вы» он предпочитал, когда просил ее о чем-то в круге ее официальных обязанностей. – Баранки еще продают?

– Продают, куда ж они денутся… – ответно разулыбалась Варя. – Пока Москва стоит, будут и баранки…

Она вдруг погрустнела, и это не укрылось от Спиридонова. Но спросить отчего, он не успел: Варя сама ему о том поведала.

– Вот вы рассказывали тут, как чай у Дзержинского пили вприглядку, – начала она. – А я вспомнила, как в голодное-то время чай мы пили… из лебеды… Чай, правда, одно название, сладко-горькая такая водица… допьешь и сидишь, травку жуешь, она малость сладкая делается, если зажевать хорошо. А хлеб мы пекли из коры, желудей да очистков картофельных…

– Ты не из Поволжья? – спросил Спиридонов. Сам он голода почти никогда не чувствовал, даже после усиленных тренировок. Странный феномен, но не уникальный – Ощепков раз говорил, что у него ровно то же.

Вспомнив Ощепкова, Спиридонов опять помрачнел, но Варя сначала этого не заметила:

– Из Пермского края я, – уточнила она. – Да ведь в начале-то двадцатых голод по всей стране был, а кое-где и потом задержался. Да что там, в прошлом-позапрошлом году весь юг голодал – все то же Поволжье, Степь, Южная Сибирь, Новороссия с Малороссией. Жуть какой недород был, даже здесь многие с голоду пухли, а уж на юге-то народ мер как мухи.

Спиридонов отстраненно кивнул.

А Варя все рассуждала:

– Это все троцкисты с их коллективизацией! Вот правда, заставь дурака Богу молиться – вся морда в крови. Хорошо хоть наш товарищ Сталин хвост им прищемил.

Спиридонов опять уныло кивнул, и Варя наконец заметила его уныние:

– Что это вы, Виктор Афанасьевич, загрустили? Куплю я вам баранок, самых лучших, с маком или с сезамом, как больше любите?

– С маком, – машинально ответил Спиридонов. Новомодную выпечку с семенами сезама, ранее известного москвичам только по сказке про Аладдина, он не любил, а баранки с маком пахли его вятским детством и вкус имели его же. Затем, спохватившись, добавил: – Что вы, Варенька, я не загрустил, просто задумался.

– Страсть как знать охота, о чем, – вздохнула она.

И Спиридонов не счел нужным таиться:

– Во вторник друг на свадьбу вот пригласил, а что подарить – ума не приложу…

– Вот еще загвоздка, – улыбнулась Варя. Зубы у нее были мелкие и остренькие, но улыбка милая. – Вся-то и недолга: купите в мосхозторге комплект постельного белья с одеялом. Если не жалко, еще и пару подушек, с пером. Всем подаркам подарок – постели в каждом хозяйстве сгодятся. Говорю вам как женщина.

Спиридонов задумался:

– А ты уверена?

– Честное комсомольское! – ответила Варя, словно под козырек взяла.

Спиридонов с непонятным ему умилением опять улыбнулся:

– Эк, намешала грешное с праведным. Ну что ж, послушаю твоего совета.

– Хотите, я сама вам куплю? – не скрывая радости, вызвалась Варя.

Спиридонов пожал плечами. Почему бы и нет?

Отменив часть занятий, во вторник, как было означено, Спиридонов пришел по указанному в открытке адресу точно в назначенное время. Он попал в коммуналку в бывшем доходном доме, вроде того, в каком некогда жил он сам. Точнее, этот дом был побогаче, и квартиры в нем были побольше, что советская власть полностью нивелировала, превратив их в коммунальные, а самые большие комнаты разделив глинобитными стеночками. Рустованный первый этаж, белые колонны, обрамлявшие ряды балконов, кованая решетка в подворотне – все говорило о том, что в этом доме квартировали люди небедные – штабс-офицеры, купцы и чиновники. Теперь, конечно, контингент был другой, о чем явственно свидетельствовало, например, состояние подворотни, доведенной здешним деклассированным элементом до состояния, сравнимого с конюшней заштатного полка.

Комната Ощепкова, видимо, некогда была гостиной. Когда Спиридонов входил, четверо молодцов во главе с женихом, одетым в простые брюки с подтяжками и белую рубаху, выволакивали из нее здоровенный гардероб, вероятно, времен Александра III. Спиридонов, обрадованный тем, что гости потихоньку уже собираются, быстро поздоровался и включился в работу. Помощниками Ощепкова оказались знакомый Спиридонову Анатолий Харлампиев, молодой Николай Галковский, помощник Ощепкова по институту, с которым Спиридонов был также знаком, и мужчина возраста Спиридонова, представившийся ему как товарищ Щеголев. Четвертым был молодой крепыш по фамилии Волков – они с Харлампиевым вдвоем удерживали одну часть гардероба, тогда как другую Ощепков, Спиридонов, Галковский и Щеголев понесли вчетвером. Пока тащили шкаф, подошли еще два ученика Ощепкова, молодые парни, армянин Сагателян и рыжеватый русский с простой фамилией Сидоров. С их помощью гардероб водрузили вдоль стены в коридоре довольно быстро.

– Крепкая у нас молодежь, а? – полувопросил, полувосхитился Ощепков, обнимая Виктора Афанасьевича, когда незнакомые пока Спиридонову соучастники водружения гардероба были представлены. – Давненько не видел тебя и очень рад! Отчего не заходишь?

– Дел прорва, – почти не соврал Спиридонов, попытавшись вручить Ощепкову аккуратно запакованный крупный пакет с комплектом белья, одеялом и двумя подушками. – Ну, как говорится, совет да любовь…

– Погоди, подарок потом, давай я тебя с женой и дочерью познакомлю, что ли, – широко улыбался Ощепков, словно никакой размолвки между ними и не было. – Потом посидим, выпьем. Знаю, что ты не любитель, но ведь и свадьба не каждый день, правда?

Они прошли в комнату – для гостиной в прежние годы она подходила, но сейчас в ней размещалась квартира, так что пространства не казалось много. Спиридонова поразило обилие книг, причем большинство из них было о боевых искусствах. Книги были везде – в многочисленных стеллажного вида полках вдоль одной стены, на двух кроватях, стоявших в разных концах комнаты, на широком подоконнике и на полу. Виктор Афанасьевич не был бы удивлен, узнай он, что и в вынесенном гардеробе тоже упрятаны книги.

Ощепков тем временем, весь светясь, познакомил Спиридонова с, как он выразился, своими девочками:

– Это моя Аннушка, Анна Ивановна, – представил он высокую немолодую женщину с хорошей осанкой и аристократическими чертами лица, приобнимая ее.

– А это наша дочь Дина, – добавил он, погладив по головке девочку с немного восточной внешностью, но при этом похожую на Анну Ивановну. Девочка была, как говорили в то время, «пионэрского возраста» (в дореволюционных понятиях это называлось «отроковица»).