Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Туман (сборник)

Ледяные пальцы нехорошего предчувствия пробежались крещендо по Мишиному позвоночнику, и короткий ёжик волос на голове попытался встать дыбом. А Миша, как вы помните, был не из робкого десятка.

– Борисыч, я тебя умоляю. Не на-до.

– Слышь, а тётенька красная эта ничего такая, да. Правда, плохо видать отсюдова. Надо бы сходить познакомиться, как думаешь?

– Я думаю, что когда поэты придумывали понятие «вселенская тоска», то они вот это вот моё состояние теперешнее имели в виду.

– А не ударить ли нам по шампаньскому вину, для куража? Официант! Шампанского!

– Борисыч, здесь нет официантов.

– Знаю, но должен же я был это крикнуть, чтоб все видели, каков я гусар!

Принесли шампанского. Потом ещё. А потом зашёл Крис де Бург и начал петь песню про лунный свет и водку. Не, ну а кто бы устоял? Пусть тот первым бросит в меня камень, так я вам скажу.

Борисыч встал, решительно одёрнул полы тужурки, оттолкнул хватающие его руки и строевым шагом подошёл к командирскому столику. Там он щёлкнул каблуками и, ткнув в даму рукой таким жестом, как будто он втыкал ей кортик между глаз, рявкнул «Рррррразрррррешити!» Да так рявкнул, что было видно, как у отцов-командиров затрепетали ресницы от ударной волны. Оторопь. Вот за что я люблю русский язык, так это за такие слова и комбинаторность. Очень хорошее и ёмкое слово, прямо нравится оно мне и звучит как, а? И твёрдо, и вместе с тем звонко и сочно. Никакое «замешательство», «недоумение» или «растерянность» и рядом даже не стояли! Оторопели и капитаны первого ранга, и дама, и даже Крис немного споткнулся на слове «стронг». Естественно, у дамы не было шансов сказать: нет, мол, я не танцую и вообще не одна… Да ни у кого из вас не было бы такого шанса, уж поверьте. Сначала всё шло хорошо. Борисыч галантно держал даму за талию левой рукой, а правой вальсировал её ладонь, всё как положено.

И, казалось бы, ну куда уже хуже? А оказалось, что вот сюда вот. Бармен, он же диджей, зачем-то включил песню «Чао, бамбино!» группы «Кар-Мен». Из чисто добрых побуждений, не планируя совершать диверсию, он, тем не менее, поднес спичку к коктейлю из водки, шампанского, красного цвета и всепоглощающей любви подводников к прекрасному, в том числе и полу. Коктейль вспыхнул моментально и не позволил даме ретироваться. Борисыч решил угостить её стриптизом – гулять так гулять! Вокруг оторопевшей женщины в красном случился вихрь из управленца первого дивизиона боевой части пять войсковой части сорок пять семьсот сорок один. Сначала улетел галстук в сторону охуевших (оторопь к тому моменту их уже отпустила) командиров, потом тужурка – куда-то в сторону выхода, потом – рубашка с дождём пуговиц на пол. Даминому сознанию повезло, что под рубашкой была ещё военно-морская майка, которую Борисыч решил эффектно разорвать, но с первого раза не получилось, и он принялся за ботинки. Молча, не сговариваясь и совсем не в такт динамичной музыке командиры надели фуражки, глубоко надвинули их на глаза, встали, подхватили даму под руки и спасли её от урагана страсти методом выноса наружу.

– Э! Ну вы чо, отцы! – орал им вслед Борисыч. – Только начали же веселье!

Утро было хмурым. По заливу плёлся туман и сквозь его бока очень неуютно торчали в пространство остовы утонувших кораблей с другого берега. И тишина. Даже чайки не орали. После завтрака объявили приборку, и к Мише в отсек прибежал Борисыч:

– Миша, чо вчера было-то?! Расскажи, а!

Миша мужественно боролся со вчерашним «хорошо», и рассказывать ему было лень, тем более что тут же надо было бы махать руками, кричать и подпрыгивать, а это было чревато взрывом черепной коробки.

– Ай, да всё нормально было, Борисыч. Чо такова-то?

– Не, ну совсем пиздец, да? Позор на всю жизнь и карьера коню под хвост?

И тут Миша изрёк фразу, от философской глубины которой Марианская впадина впала в депрессию на тринадцать дней:

– Зато будет что вспомнить!

– Ми-и-и-иша-а-а!!! Так я ни-че-го не помню!!!

А в центральный, где сидел хмурый командир, зашёл хмурый Кунгаров. Он прицелился взглядом сначала в меня, потом в Антоныча, потом в дежурного трюмного. Но так как никого из нас вчера на мероприятии не было, то прицелился он вхолостую.

– А вот раньше, – сказал он, плюхаясь в кресло сбоку от командира, – младшие офицеры слушались старших и отдых им не портили! Да, Антоныч?

– Да то оно да, но раньше в реке и рыба такая водилась, что без трусов и не зайдёшь!

– Всё с вами ясно! Ну что, Сан Сеич, а не затеять ли нам приборку по-взрослому?

– А отчего бы и не затеять? Дежурный, стройте экипаж на пирсе, форма одежды – рабочая.

– Так, финисты мои, жаль, что не соколы! – расхаживал командир перед строем на пирсе, в то время как Кунгаров расхаживал перед механиками. – Объявляю большую приборку! С девяти ноль-ноль и пока не заебётесь! Потому что, смотрю я, энергии у вас через край…

– Особенно у механиков! – вставил Кунгаров.

– …и выплеснуть вам её решительно некуда! Поэтому. Получаем у инденданта мыло, ветошь и начинаем всё драить так, как будто в последний бой собираемся! А потом, когда вы заебётесь и начнёте хныкать, мы с товарищем заместителем командира дивизии наденем белые перчатки и пойдём по отсекам! И не дай чёрт где-нибудь мы их запачкаем! Пизда тогда вам будет, товарищи герои невидимого фронта! Но не та, которая женский половой орган, а та, которая военно-морская! С кровью, мозолями и ручьями пота даже из тех мест, которые не потеют у обычных людей и дисциплинированных военнослужащих! Я не спрашиваю, есть ли у вас вопросы. Почему? Потому, что у вас их нет!

Командир подошёл к Кунгарову, который стоял напротив Борисыча:

– Будет что добавить?

Борисыч всем своим видом показывал, что осознаёт всю глубину своей вины. Он даже пытался покраснеть.

– И танцор из тебя, кстати, хуёвый! – ткнул Кунгаров пальцем в Борисыча.

– Тащ капитан первого ранга, прошу разрешения! Это же комплимент вы сейчас сказали! – не выдержал механик.

– Что? Почему?

– Ну… это… как бы…

– А! Точно! Хороший из тебя танцор! Хо-ро-ший! Вот так вот. Нечего мне больше добавить! Чао, бамбино!

– Вольно! Разойдись! – скомандовал командир, и они вдвоём двинулись надевать перчатки.

Нет, всё-таки мне определённо повезло в тот раз, что я стоял дежурным по кораблю!

Жена командира ракетной боевой части Пелагея Петровна была крайне суровой и интеллигентной женщиной. Настолько интеллигентной, что даже если она говорила «Блядь! Опять!», когда мы приносили её мужа домой с очередного праздника жизни, это звучало крайне интеллигентно. И настолько суровой, что мы слышали эту её фразу с нижнего этажа, потому что прислонив тело её суженого к двери и позвонив, предпочитали бежать. Родом была она из Питера, как и сам Башка (так называли её мужа за то, что он был башковитым по натуре и с большой лысой головой внешне), что и так всем понятно по её имени «Пелагея».