Александр Генис - Довлатов и окрестности

Разговоры о прочитанном позволяют заново пережить мгновения счастья, которое – и это редкое чудо! – поддается пересказу.

Новичком я презирал Белинского за то, что он, простодушно переписывая полюбившееся, еще кручинился: “всего пересказать нельзя”.

Сегодня я его понимаю. О книгах надо писать как о людях, от которых они не слишком отличаются. И в тех и в других много лишнего, еще больше одинакового, но помним мы тех, кто подставил подножку, вывел из себя и привел к иному. Даже лишенная событий жизнь испещрена встречами, воспоминания о которых заново рождают трепет и вожделение.

Пожалуй, только это и называется критикой. Остальным занимаются евнухи. Не в силах любить, они знают о книгах все, кроме главного.

Еще глупее те, кто читают, чтоб стать умнее. Эрудиция? Есть чем хвастаться. Знания, подаренные любовью, не требуют усилий: найдите в мире мальчишку, который бы не знал, что такое угловой.

Из всех свобод я больше всего ценю ту, что позволяет мне читать что хочется. С тех пор как меня перестала мучить брошюра “Как нам реорганизовать Рабкрин», я прочел по нужде лишь “Правила вождения автомобиля в штате Нью-Джерси” – чтобы забыть их сразу после экзамена.

Я не знаю, какая чужая книга станет моей последней, но догадываюсь, какой будет моя. Как Казанове, мне хотелось бы составить обстоятельный перечень своих побед, вспомнив все обольстительные обстоятельства места и времени. Чтобы работы хватило надолго, я бы назвал ее “Тысяча и одна ночь”.

1994–2011, Нью-Йорк