Сергей Носов - Франсуаза, или Путь к леднику

В электричке ему досталось место у окна, за окном было темно, психотерапевты обсуждали мормышки, крючки, грузила, разновидности удочек, Адмиралов еще долго думал о странностях жизни, но задремал, как только Фурин и Крачун стали говорить о работе. Сначала они говорили о психотерапевтической пользе подледного лова и преимуществах электрички перед автомобилем, потом о технических аспектах экзистенциальной психотерапии. Адмиралов сквозь дремоту слышал слова «когнитивистский», «сензитивность», «аутосуггестия». Ему казалось, что в голове шевелятся геометрические фигуры с острыми, прямыми и тупыми углами – треугольники, параллелограммы, трапеции… Фамилия Гущин вывела Адмиралова из забытья, он вспомнил, что Гущин – школьный товарищ его жены. Адмиралов слушал, что говорят про Гущина, которого он ни разу в жизни не видел, и как бы видел его перед глазами – как бы во сне, такая увлекательная излагалась история. Доктор Крачун рассказывал доктору Фурину, как недавно встретил на улице Сему Гущина, тот шел и весь просто сиял от счастья (Адмиралов представил счастливого человека), при этом у него была рассечена бровь, заплыл глаз, а на лбу красовался внушительный синяк (Адмиралов и это представил). Крачун в первый момент подумал даже, что Гущина только что припаял троллейбус и что он в состоянии шока (воображение Адмиралова мгновенно нарисовало картину). Но Гущин с радостью рассказал, как было на самом деле. Оказывается, он занимается с шестилетним мальчиком, аутистом, – приходит к нему домой. Сеанс длится около часа. Он, сидя на полу, пытается увлечь мальчика какими-то играми, рассказывает ему по своей методе какие-то специальные истории, а мама мальчика тем временем готовит, не вмешиваясь, ужин на кухне. Собственно, сеансов было всего два. Гущин возвращался со второго. Он сказал, что случай ему с самого начала казался непростым, с малоблагоприятным прогнозом, но сегодня, на втором сеансе, в самом конце произошло, причем совершенно для него неожиданно, важнейшее событие. Когда настало время уходить, он, прежде чем подняться с пола, произнес прощальные слова примерно следующего содержания: «Ну хорошо, Петя, мы с тобой замечательно пообщались. Жди меня, я приду в пятницу». Услышав это, Петя схватил кувшин для поливки цветов и что было силы запустил им в голову Гущина. Представляешь? – спросил Крачун доктора Фурина, рассказав ему эту историю. Какой молодец! – воскликнул Фурин.

Тут Адмиралов не выдержал и открыл глаза:

– Кто молодец?

– Оба молодцы, – сказал Крачун.

– Поймите, – сказал Адмиралову доктор Фурин, – аутист пошел на контакт. Неважно на какой, главное – это контакт. На втором сеансе, и такой успех!

Адмиралов пожал плечами. В тулупе было жарко, Адмиралов уже вспотел. Пуговицы расстегнуть он давно расстегнул, но снять тулуп догадался только сейчас, когда подъезжали. Поэтому и не стал снимать тулуп – все равно приехали.

Приехали затемно. Из поезда вышли человек триста. Побрели толпой по дороге к заливу. Пока шли, растянулись на полкилометра и теперь шли один за другим – так и вышли на лед вереницей. Адмиралов шел за доктором Фуриным, следом за Адмираловым шел Крачун. Шли долго по льду, чуть ли не час. Шли и шли. Шли и шли. Пока шли, почти рассвело. Адмиралов часто оглядывался, не исчез ли берег из виду. Рыбаки постепенно покидали цепь, рассредоточивались по сторонам. Наконец и впереди идущий Фурин остановился.

– Так? – спросил Крачуна через плечо Адмиралова. – Давай за те торосы, там ветра меньше.

– Нет, уклейка берет там.

Доктор Фурин посмотрел, куда указал доктор Крачун, и согласился.

Залив большой, места всем хватит. Нашли себе место в стороне от других рыбаков.

А некоторые так и шли вперед. Некоторые уже так далеко ушли, что были едва различимы. Адмиралов смотрел в даль залива.

– Корюшатники, им далеко, – сказал Фурин.

– А мы здесь, – добавил Крачун.

Лунок насверлили.

Сели на ящики. Стали ловить.

Крачун и Адмиралов ловили на мотыля, а Фурин ловил сразу и на мотыля, и на опарыша, эту комбинированную наживку он называл сэндвичем.

Крачун опарышем пренебрегал по эстетическим соображениям. Так он сказал.

– Все, что естественно, не безобразно, – опустился до банальности Фурин. – В тебе говорят детские комплексы. Деревянная уборная в пионерском лагере… Ты боишься ее.

– Фильм «Броненосец Потемкин», – сказал Крачун.

Чтобы переменить тему, Адмиралов спросил, чувствует ли червяк боль на крючке.

Ему объяснили, что ввиду отсутствия центральной нервной системы боль он не чувствует. Почему же он извивается, спросил Адмиралов.

– Рефлекторные движения, – сказал Фурин.

– Почему же он не хочет лезть на крючок?

– Кто сказал, что он чего-то не хочет? Хотеть или не хотеть могут высокоразвитые существа, а у червяка нет желаний.

– Он не чувствует боль, – сказал Адмиралов, – но ведь боль есть.

– Это как? – не понял Крачун.

– Боль сама по себе и ничего, кроме боли. Вот червяк на крючке – это и есть беспримесная чистая боль, которую, как вы говорите, червяк не чувствует.

– Если никто не чувствует боль, то ее и нет.

– Только не рассказывайте мне, что это не боль. Это и есть боль в чистейшем виде. Независимо от того, чувствует ее или не чувствует червяк. Зачем ему чувствовать, когда он сам и есть боль. И ничего, кроме боли.

– Чувствует – не чувствует. У тебя антропоцентрический взгляд на боль, – сказал Крачун. – У червяков все иначе. Они не люди.

– Чтобы так утверждать, надо быть самому по крайней мере червяком, – сказал Адмиралов.

Ему не успели возразить, потому что у Адмиралова клюнуло, и он, нервно перебирая руками, вытащил из лунки ерша.

– Браво! – воскликнул Фурин.

– С почином! – поздравил Крачун.

Вторую рыбку тоже поймал Адмиралов, плотвичку.

– Новичкам везет, – сказал Фурин и просверлил лунку по другую от него сторону.

Деревянным кухонным молотком он отбил лед с лезвия бура.

Когда Адмиралов поймал третью рыбку, уклейку, ему показалось, что психотерапевты начинают нервничать. Но в конце концов и у них пошло хорошо, вытаскивали то ершиков, то уклеек, то плотвичек.

Скоро Адмиралов заскучал. Пошел мелкий снежок. Берег почти исчез из вида. Ветер был несильный. Дамба была не видна. Смотреть на кивок надоело. Кивок давно не кивал, а проверять мотыль на крючке Адмиралову было лень. Всякие мысли полезли в голову. Чем же это надо так достать ребенка, чтобы он запустил кувшином?

Фурин поймал больше всех. Крачун поймал на две меньше. Они ревностно пересчитывали, у кого больше.

Адмиралов своих не считал.

Обратно шлось проще, быстрее, несмотря на улова увесистость.

Рядом со станцией они зашли в торговую точку, более напоминавшую двоеточие: в одном помещении был крохотный магазинчик, в другом – так сказать, бар, и то и другое обслуживал один человек – толсторукая дама восточного вида. Сначала она продала рыбакам бутылку водки «Путинка», нарезку сырокопченой колбасы и полкило хлеба, а потом перешла вместе с ними в другое помещение, так сказать, в бар, чтобы там заварить кофе. Продавщица вернулась в магазин, а трое рыбаков, предоставленные сами себе, уселись за столик и выпили с удовольствием «для согреву» то, что они только что купили за стенкой.