Герман Шелков - Проклятые или как сложилась жизнь людей бросивших своего ребенка. Книга первая

Он улыбнулся, развернул бумагу, прочитал написанное, и улыбка его тут же исчезла. Он нахмурился. И даже немного побледнел.

«Это писал ваш сын? – спросил он. – Невероятно! Вы читали, что тут написано? Это же предсмертное письмо! Где сейчас ваш мальчик? Почему вы сидите? Скорее узнайте, куда он пошел и с кем! Звоните в милицию!»

Гость вскочил.

А Ф. так сильно растерялся, что уронил кофейник.

«Я ничего не понимаю, – сказал он, прочитав письмо. – Какой-то Олесь… Что происходит? Петя поехал к своей маме… Но зачем он это написал? Вы думаете, ему угрожает опасность?»

Приятель по шахматам бросился к телефону.

…Когда милиционеры постучали в дверь дома Петиной мамы, им открыл Олесь. Он был спокоен и безмятежно курил сигарету. Хозяйка дома сидела в углу со своей тетрадью.

Курящий мальчик удивил всех, однако то, что он сказал, удивило еще больше.

«Почему вы так смотрите? – холодно спросил Олесь. – Может быть, вы думаете, что я ребенок? Вот мой паспорт. Глядите».

Оказалось, что Олесю восемнадцать лет. В паспорте также было написано, что он Михаил Олегович Слухов.

Миша Слухов выглядел, как подросток.

Он пояснил: «Отставание в физическом развитии. Но разве законом это запрещено? Или у вас свои законы?»

Его спросили, где Петя. Также об этом спросили Петину маму. Но она пожала плечами. От чтения тетради ей стало только хуже, и она постоянно находилась в сильной задумчивости.

В доме больше никого не было.

«Ах, Петя? – наконец сказал Олесь. – Этот безумный мальчик? Он сошел с ума. Знаете, повидал я таких. Ведь я и сам бывал в психиатрической больнице. Поэтому сразу понял: Петя – странный паренек. На вид обычный пионер, но в голове у него хаос, неразбериха. В последнее время он говорил какую-то абракадабру. А вчера пришел и говорит: «Хочу забраться на заводскую трубу – встречать рассветное солнце». Ну, каково это слышать? Впрочем, я ему не родственник. И поэтому подумал: пусть лезет. А потом все-таки решил вмешаться и объявляю: «Брось дурить, парень, это тебе не шутка – штурмовать старую кирпичную штуковину. Если сорвешься вниз – конец. Ведь она, эта труба, как семиэтажный дом… Но куда там! Безумные дети сложнее безумных взрослых. И он пошел к этой трубе, о которой я говорю, упорно и упрямо. Вот как все было».

Олесю показали Петино письмо.

Другого человека это письмо, наверное, взволновало бы, но Миша Слухов, называвший себя Олесем, остался равнодушен.

Он молча затушил сигарету о подошву своего ботинка и пожал плечами.

«Зачем же Петя, по-твоему, это написал? – спросили его. – И где он сейчас? Где эта заводская труба?»

Олесь ответил: «Ваш Петя – маленький негодяй. – А если вы ему поверили, то идти против меня вам нет никакого смысла. Вы мне ничего не сделаете. Я психически больной человек, не здоровый. За свои поступки не отвечаю».

Все-таки он сказал, куда именно пошел Петя.

А Петя в эти минуты находился в больнице. Однако он очутился там не после падения с высоты. С ним вышел другой несчастный случай.

Он на заводскую трубу не взбирался.

Когда Олесь взял его за руку и подвел к трубе, он вдруг очень испугался, вырвался и побежал.

Бежал он без оглядки и не зная куда – так сильно ему было страшно. Выбежал на какую-то дорогу, по которой как раз проезжал самосвал.

И тяжелый грузовик сбил Петю, и его хрупкое детское тело осталось лежать на дороге.

Водитель закричал от ужаса, но быстро пришел в себя и спустя несколько минут уже мчался с Петей больницу.

Там мальчик скончался.

…Ф. вернулся домой изможденный от пережитых потрясений и испытаний.

Он принял таблетки от головной боли, потом выпил травяного чаю. А потом еще – рюмку коньяку. Но ему все равно было не по себе, очень неуютно и страшно.

Ему хотелось утешений – чтобы кто-нибудь взялся его успокоить приятными словами и вообще хорошей речью, и рассеял, хотя бы немного, его обиду на жизнь.

Ф. считал себя обожженным жизнью: судьба к нему слишком несправедлива!

Он ходил из угла в угол и бормотал: «Ужасно! Невыносимо ужасно! Почему меня так сильно бьют и при этом со всех сторон? Я никого не обидел! Не украл, не убил! И даже словами – даже речью никому не причинил вреда!»

Бормотание Ф. походило на причитание. Иногда он всхлипывал. А бесы, конечно, как им и положено, хохотали над этим.

Но Ф. не верил в бесов, чем еще больше забавлял этих низких созданий. Он вообще не верил в существование темных сил. Он лишь знал, что существует справедливость и несправедливость.

С несправедливостью, по его мнению, должны сталкиваться лишь плохие люди, всякие хамы, дебоширы, воры и прочие скверные личности. А хорошие люди заслуживают уважительного, приятного отношения.

Ф. считал себя хорошим человеком, и усомниться в этом не мог – ему было бы это неприятно.

Доставлять себе неприятности он не привык. Его рациональная система этого не допускала. Чтобы навредить самому себе – на это он никогда бы не согласился.

Но разве признание своих ошибок – это вред? Умные люди говорят, что это всего лишь осознание своей истинной величины. Так сказать, движение к естественной и разумной скромности.

Однако Ф. всю свою жизнь искал причины своих неудач не в себе, а в окружающем мире. Именно поэтому он позвонил своему приятелю по шахматам и принялся жаловаться.

«Вот какая несправедливость! – стал говорить он. – Ведь я очень страдаю. Жизнь моя черна и ужасна.

Какой-нибудь негодяй живет куда лучше моего, потому что пребывает в покое и радуется. А на меня вечно проливаются неудачи. Опасности подстерегают меня на каждом шагу. Сами можете видеть, как незаслуженно я получаю удары судьбы!»

Приятель по шахматам подумал и сказал: «Нет, вполне заслуженно. Вы плохой человек. Вы ищите утешения. А вам бы следовало ругать себя, хотя бы потому, что вы плохой родитель. Скверный отец. Невнимательный и равнодушный. Я таких людей не люблю. Вы мне неприятны, и знакомство с вами мне теперь омерзительно!»

Ф. не поверил своим ушам. И так громко закричал, что в дверь постучали соседи. Кто-то из них сказал: «Вот ведь как переживает человек из-за гибели сына!»

…Через неделю Ф. спрашивал у бабушек на рынке, нет ли у них народного рецепта от нервной болезни, какой-нибудь чудесной травы или цветка. Он похудел и дергал подбородком. Ему казалось, что бабушки знают рецепт спасительного отвара, но утаивают его. Он ходил и бормотал: «Отвар, отвар. Где взять отвар?» Дома у Ф. на столе и на подоконнике стояли банки с отваром и лежали сушеные цветы и травы. Но ему было этого мало.

«Отвар, отвар, – бормотал он. – Я выпью отвар и успокоюсь. Мне будет легко и радостно».

Ф. был в здравом рассудке. Он не сошел с ума. Он лишь нашел себе новое занятие взамен шахмат, а шахматы сделались ему безразличны.