Дарья Миленькая - Пожиратели

– Никому не нужна твоя смерть. Кроме тебя, конечно.

– Я хочу отсюда выбраться.

– Нет. Ты должен это сделать, дорогой. Должен.

– Что?

– Первым убить Ипсилона.

– Зачем? – ужаснулся Матвей.

– Так надо. Не бойся, я буду смотреть и помогу. Я помогу. После этого ты сможешь уйти.

Старуха поднялась, ее суставы хрустнули, прощаясь.

Она пошла прочь прямо в темноту, растворяясь в ней, как капля чернил в воде. Когда силуэт уже почти не удавалось сложить воедино в образ человека – старуха обернулась и повторила свои слова.

Что после такого должен был чувствовать Матвей, оставшись в одиночестве?

Растерянность?

Если так, то он ее почувствовал.

А еще негодование – убить человека.

По силам ли такой приказ?

В голове пуще прежнего зароились надоедливые мысли.

Он перебирал пальцами в задумчивости над услышанным. Цепочка мыслей привела к уже давно знакомой проблеме, и мужчина закатал рукава свитера, обнажая ранки.

Кое-где снова образовались выросты, прячущие и защищающие в себе то, что превратит его в настоящего монстра, отрежет путь назад. Сейчас оно просыпалось, созревая, как бабочка в куколке.

В конце концов, именно этого добивались паразиты все это время, а он разве может противостоять им?

Убить человека.

– Ты меня обманула.

Глава 9. Sic itur ad astra

Холодным днем мужчина гулял по городу босым, вопреки всему не встретив ни единого человека или паразита.

Улицы пустовали, и было в этой пустоте что-то нереальное, неправдивое.

Невидимые звезды с неба наблюдали, как одинокий прохожий петляет по проезжей части, ходит кругами по мокрой от плевков траве, падает и поднимается, делали свои выводы или просто насмехались.

Жалели?

Нет, потому как даже по ледяному их свету можно догадаться, что душа звезд – льдина, не умеющая никого жалеть. А, может быть, дело не в ней, а в том, что они сами давно мертвы и смотрят на людей через века непрожитых ими дней.

«Как же Матвей спустился с десятого этажа, не сломав себе ничего?», – спросите вы. Вот вам простой ответ: «Бывает и такое».

Бывает, наряду с чудотворными иконами и святыми источниками. Бывает, не часто встречается, но существует.

Он остался в своем мире неосознанно и уж тем более – непреднамеренно. Возможно, это чья-то глупая оплошность, но если так – на полосе его закатного солнца загорелся ярко-оранжевый луч, ибо чуткое сердце сестры почувствовало неладное и заставило вернуться домой.

Уже с порога, столкнувшись с пустыми комнатами, Алена все поняла.

– Это моя вина, – всхлипнула девушка. – Не должна была я оставлять его.

По своей натуре она была одной из тех, кто готов вскинуть на свои плечи чужой груз, лишь бы не остаться ни с чем. Но Гриша другой – ему и своей ноши достаточно.

Девушка вытерла выступившие слезы. Длинные черные полосы размазанной косметики остались на руках и щеках.

– Когда я проглядела? Что упустила? – бубнил перекошенный рот.

У нее и мысли не возникло, что он мог вернуться.

Что-то было во всем этом странное, что-то такое, с чем она раньше не сталкивалась.

Алена погладила обложки разбросанных книг, провела пальцем по ручке чашки с недопитым кофе, зашла на балкон.

Ее смутила снятая москитная сетка.

– Гриша, это ты сетку снял?

– Я ничего не трогал, – ответили с кухни.

Цепляясь за призрачную догадку, как за спасительную соломинку, Алена попыталась понять, зачем понадобилось бы снимать сетку Матвею. Страшная догадка пронеслась в сознании, и девушка, трясясь, выглянула из окна на землю.

К мимолетному облегчению тело брата не лежало в неестественной позе внизу, а ветки кустов не прогнулись под его весом. Но то, что он не лежал там, не означало, что Матвей не мог покончить с собой где-то в другом месте.

– Где же ты?

Где ты?

Где ты?

Девушка наматывала круги по комнате.

Куда идти?

Бегать по улице, спрашивать прохожих?

Звонить в полицию?

Врачам?

Ждать?

Но, если ждать, то чего?

Тревожный холодок пробежал по коже. Что-то промелькнуло за спиной, задышало и вторглось в пространство комнаты.

Алена спешно обернулась, но ничего не заметила.

– Кто здесь? – срывающимся от волнения голосом, спросила она.

Комната молчала.

Конечно, мир – сложная штука, в которой есть место для множества разных вещей, существующих бок о бок, но самое главное – на что смотришь ты.

– Кто здесь?

Девушка закрыла глаза и вздохнула.

Маленькое облачко, будто оторвавшееся от небесного, зависло над полом. Спустившись на землю, вглядываясь вверх, как в нечто недоступное и запретное, примеряя на себе роль людей, в какой-то момент оно забыло, кем является.

Алена через щелочку глаз оглядела комнату.

Ничего.

Она разочарованно выдохнула.

С кухни послышался звон тарелок. Неужели Гриша решил перекусить?

Сдерживая перерастающее волнение в злость, девушка вернулась на балкон и поставила сетку на место.

Раздумывая, как лучше поступить, Алена подперла кулаком подбородок, посмотрела в окно.

В обычное время крошечными муравьями сновали туда-сюда люди с большими пакетами, набитыми едой, с телефонами и наушниками, проигрывающими популярные мелодии, с зажжёнными и тлеющими сигаретами. Пепел от них не успевает падать на землю, улетая вместе с ветром.

Мужчины за сорок кидают многозначительные взгляды на проходящих девушек, которым едва-едва исполнилось шестнадцать.

А девушки оценивают друг друга взглядом, определяя, кто из них симпатичнее.

И редкие парочки обсуждают либо фильмы, либо общих друзей, на которых им, по правде, совсем наплевать. Лишь бы не молчать.

Бессмысленно и беспощадно прожигают дни, пытаясь наполнить их хоть чем-то, что не сотрется вместе с помадой, не испариться с плевком с земли.

Подростков ломают под общество, но в целом общество – это сборище никого. Людей учат быть невидимками, чтобы заселить мертвые города, мертвую землю.

Как возглас протеста стоят гаражи разрисованными, пустующие стены пестрят похабными рисунками.

Дети пытаются хоть как-то остаться на этой земле, показать другим – я есть, а вы?

А вы – есть?

Свысока, даже с десятого этажа все это представляется какой-то однотипной игрой, конца и края которой нет.

Нетрудно представить, что все это идет по чьему-то сценарию, идет непрекращающимся скучным спектаклем для поклонников царства Морфея. Алена ужаснулась, когда поняла, что в любой момент режиссер может выглянуть в зал и изменить происходящее на сцене на то, что разожжёт любопытство.

А, что лучше всего разжигает любопытство? Смерть.

– Гриша! – и тут же подумала: «А в чем смысл?».

Только обернувшись назад, взглянув на аккуратные ряды фоторамок с белеющими улыбками, девушка – отыскав глазами пустой альбом, с красовавшимися на обложке аистами – тряхнув головой, пришла в себя.