Ника Соболева - Право на одиночество

Ночью я долго не могла уснуть, прислушиваясь к его дыханию. Антон ведь мог настоять на большем, чем просто спокойный сон вместе, но не стал этого делать. Он ждал, надеялся, верил… И мне так не хотелось разрушать в нем все это. Я слишком многим обязана своему лучшему другу…

Но я люблю Максима. Мои чувства к нему совсем не похожи на то, что я когда-то испытывала к Антону, но так и должно быть. Я ведь изменилась.

Про конверт Мира я вспомнила утром. Долго искала его среди документов и, в конце концов открыв, замерла в изумлении. Внутри лежал обратный билет на ночной рейс Венеция-Москва в пятницу. На мое имя.

Мир… умница. Он все понял гораздо раньше, чем я. Но оставил мне возможность решать самой.

В среду Антон завершил съемку совсем поздно и прибежал ко мне в отель в седьмом часу, когда я уже исходила Венецию вдоль и поперек. Подхватил на руки и закружил по номеру, как будто я была легкой, словно пушинка.

– Вот и все, пчелка! Больше никаких съемок!

И осекся, увидев мое лицо. Весь день я раздумывала о том, как буду говорить вечером с Антоном насчет своего отъезда, и просто не успела убрать с лица выражение глубокой задумчивости.

Друг молча поставил меня на пол и тихо, как-то обреченно, сказал:

– Ты хочешь вернуться?

– Откуда ты знаешь? – удивленно вздохнула я.

Антон грустно усмехнулся. На дне его голубых глаз плескалось отчаяние. В этот момент он почему-то очень напомнил мне Лику.

– Ты думаешь, я слепой? Если бы я разобрался сразу, еще в Москве, но я понял это только здесь…

– Понял что?

– То, что ты любишь своего Максима. Ты зла и обижена на него – да, но ты его любишь. Каждый раз, когда ты случайно упоминаешь его имя, у тебя перехватывает дыхание. Когда я обнимаю тебя, ты напрягаешься. И я вообще молчу о том, какая тоска иногда мелькает в твоих глазах. Если бы я знал, пчелка! Я бы никогда не увез тебя из Москвы.

Антон говорил с такой горечью в голосе, что я не выдержала и обняла его. Прижалась к груди, погладила по волосам.

– Забавно все получилось, – друг прерывисто вздохнул. – Когда мы учились в институте, ты была влюблена в меня, а я не замечал этого. Потом, когда у меня появились чувства к тебе, я старательно гнал их прочь, твердя, что этого не может быть, что мне не нужны серьезные отношения, что я не хочу потерять друга… И каждый раз, когда я приезжал к тебе в гости, все ждал чего-то, какого-то знака для себя, что я могу попытаться… И вот, дождался – ты меня разлюбила. Ой, дурак…

– Антош, – я подняла голову и посмотрела ему в глаза, – я не разлюбила тебя. Ты неправильно говоришь. Разве не я писала тебе письма почти каждый день? Разве не я скучала по тебе? Ты – мой самый лучший, самый дорогой друг. Просто я изменилась, Антош, я больше не та девочка, что училась с тобой в институте. Изменилась и моя любовь к тебе – она не исчезла, не растаяла, не ушла, она просто изменилась. Понимаешь? Она изменилась, потому что изменилась я.

Он вздохнул.

– Что мне теперь делать, пчелка?

– Жить. Я очень хорошо понимаю, каково это, когда любимый человек не отвечает тебе взаимностью, но теперь я понимаю еще кое-что. Мечта дает человеку крылья. Но когда мечты больше нет, а ты все равно можешь закрыть глаза и чувствовать, это окрыляет еще больше.

Антон посмотрел на меня с изумлением.

– Какие странные слова.

– Это слова моей мамы. А ей уж точно можно верить. Она знала, о чем говорит.

Друг улыбнулся, вымученно и грустно, и прошептал:

– Это будет непросто.

– Я знаю, Антош. Но ты выдержишь. И когда-нибудь встретишь девушку, которую полюбишь сам и которая полюбит тебя.

– Сейчас мне сложно это представить.

Я обняла Антона еще крепче, одной рукой взъерошив его волосы, а другой провела по груди, остановившись в районе сердца.

– Прости меня.

– Тебе не за что просить прощения, пчелка.

– Есть за что. Своей ошибкой я причинила боль дорогим мне людям. В том числе тебе. Я дала тебе ложную надежду…

– Что ты, Наташ. Всю эту неделю мне казалось, будто у меня выросли крылья. Я никогда не был так счастлив. Пусть счастье оказалось призрачным… но оно в любом случае было.

Смотря в его грустные глаза, я вспомнила свои мысли после нашей с Максимом первой ночи. Я тогда думала похожим образом…

Но прощение Антона ничуть не уменьшало мое чувство вины. Простить саму себя всегда сложнее, чем другого человека.

– Если хочешь, – прошептала я, потянувшись к его губам, – я подарю тебе эту ночь. Сегодня я буду твоей… если хочешь.

Я почувствовала, как Антон вздрогнул. Заглянул в мои глаза с недоверием, словно думал, что ему послышалось… Не знаю, что он там увидел, но в следующую секунду Антон целовал меня с отчаянной нежностью.

Я помогла ему стянуть с себя свитер и джинсы. Сама справилась с его рубашкой и брюками, пока он дрожащими руками расстегивал застежку на лифчике. И, почувствовав, что на мне больше ничего нет, упала на постель, утянув за собой Антона.

Это было прощание. Он лихорадочно целовал каждый уголок моего тела, каждому сантиметру дарил ласку горячих рук, а я подавалась навстречу, позволяя Антону все, чего он так хотел.

– Я люблю тебя, пчелка, – прошептал он, аккуратно прикасаясь пальцами там, где до этого не было никого, кроме Максима.

– Я знаю, – ответила я, раскрываясь под его пальцами, как цветок. А потом замерла, вдруг заметив, с каким выражением Антон смотрит на меня.

Легкая, грустная улыбка, а в глазах – нежность и сожаление.

– Почему ты остановился? – прошептала я.

– Помнишь нашу ссору перед твоей командировкой в Болонью? – он дождался моего кивка и продолжил: – Помнишь, ты тогда сказала, что я только беру и никогда не отдаю? Эти слова запали мне в душу.

– Антон, я…

– Тш-ш-ш. Дай мне сказать, пчелка. Я действительно никогда не совершал бескорыстных поступков, даже с тобой общался преимущественно из-за того, что ты помогала мне с учебой, да и совместное время мы проводили классно. Просто я никого по-настоящему не любил. Но теперь я знаю, что это такое – когда сердце замирает рядом с дорогим человеком, когда радуешься только потому, что он существует. Я знаю, что это такое, пчелка, только благодаря тебе. И поэтому сегодня ночью мы будем просто спать.

– Антон?! – выдохнула я с изумлением. Он засмеялся.

– Ты даже не представляешь, как трудно мне далось это решение. Но должен же я хоть раз в жизни совершить бескорыстный поступок ради другого человека? Я ведь знаю, что ты меня не любишь – нет, любишь, конечно, но не как Максима. И я не хочу, чтобы в моих объятиях ты думала о нем. А больше всего я не хочу, чтобы эта совместная ночь когда-нибудь встала между нами стеной.

Я подалась вперед и обняла его, чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы.