Ника Соболева - Право на одиночество

– Помню. Я все помню, правда. Если ты никого не найдешь и не влюбишься – ну, и я тоже – то все исполнится.

Молча Антон обнял меня за талию и прижал к себе.

– Прости, если я обидел тебя.

– Ты не обижал меня, – я зарылась носом в рубашку Антона, вдыхая его запах: я знала, что теперь еще долго его не почувствую… – Ты никогда не обижал меня. Ты мой самый лучший друг.

– Пчелка… – Антон вдруг напрягся. – Ты чего там делаешь… своим носом?

– Нюхаю, – я рассмеялась.

– И чем пахнет?

– Тобой.

Тогда и он зарылся носом в мои космы, шепча:

– Надеюсь, ты будешь помнить мой запах, как я помню твой. Он преследует меня уже очень долго… где бы и с кем бы я ни был…

– Он идет за тобой по темным улицам и пытается тебя убить? – дрожащим от смеха голосом спросила я.

Одной рукой Антон поднял мое лицо, заглянул в смеющиеся глаза и тоже улыбнулся.

– Наташ… ты невозможна! Только ты способна быть такой… умной и глупой одновременно!

– Это чего это я глупая-то? – я надула губки.

– Потом поймешь, – он щелкнул меня по носу, затем чмокнул в щеку и сказал:

– Ну… до встречи. Я буду тебе писать и звонить.

– Только попробуй этого не делать! – я погрозила ему пальцем. – Найду и убью!

В последний раз посмотрел на меня, подмигнул и пошел к зоне регистрации на рейс.

И не успел он скрыться с моих глаз, как я уже начала скучать по нему. Я буду скучать, пока Антон не вернется и не скажет свое: «Привет, пчелка-труженица!»

После отъезда Антона квартира опустела, и я с нетерпением ждала понедельника, когда смогу наконец пойти на работу и избавиться от этой давящей тишины и от его запаха, который преследовал меня в каждом углу… даже Алиса чуточку пахла Антоном, что вообще было предательством с ее стороны.

В воскресенье я позвонила Ане и проболтала с ней три часа, наслаждаясь звуком ее голоса. Она рассказывала то, что было мне совсем не близко – тусовки, вечеринки, куча разных молодых людей – но это было неважно. Главное, что она просто говорила, и ее голос успокаивал. Так Аня действовала на меня с тех пор, как сказала свое волшебное: «Держись за меня». Вот я и держалась…

Понедельник – день тяжелый, это знают все. Но у нас он начался с мегааврала: перед выставкой в Болонье все редакции как будто с цепи сорвались и прислали мне столько новых проектов, что я готова была завыть. Хором вместе с производственным отделом, которому предстояло к завтрашнему дню все это просчитать. Обычно я принимала заявки за неделю, но на этот раз пришлось сделать исключение из-за грозно надвигающейся выставки – совещание перенесли со следующего вторника на этот.

Громов опять попросил меня провести его, и я с головой погрузилась в несуществующие пока книжки, рассматривая, обдумывая, считая…

В шесть вечера Светочка убежала домой, а я все оставалась на своем рабочем месте. Семь, восемь, девять… полдесятого из кабинета вышел Громов.

Сказать, что я удивилась, – значит, ничего не сказать. За все это время, что я сидела скрючившись над бумагами, я умудрилась забыть, что он не ушел домой.

– Э-э… Максим Петрович, – пробормотала я.

– Наталья Владимировна? – Громов был удивлен не менее. Взглянув на часы, поднял брови. – Зачем вы тут так долго торчите?

Ну вот. Опять это «зачем»!

– Дел много.

– Дел… – сняв свою куртку с вешалки, Громов внимательно посмотрел на меня. – Дел… И все равно я не понимаю, зачем такой молодой и привлекательной девушке торчать на работе допоздна, пусть у нее там даже куча дел…

– Две кучи, – конкретизировала я. – Нет, даже три.

– Хоть десять, – Максим Петрович покачал головой. – Все равно. Пошли бы лучше, встретились с кем-нибудь… или просто домой, отдохнуть. Вы так себя угробите!

– Хоть бы и так, – пробормотала я, вновь зарываясь в бумаги с головой, – кому я нужна…

– Ну мне, например.

Я подняла голову и с удивлением воззрилась на Громова. Улыбнувшись, он протянул мне руку и сказал:

– Пойдемте, я отвезу вас домой. Нечего тут ночевать.

Я взялась за его руку и поднялась из-за стола. Теперь я стояла так близко к Громову, что могла рассмотреть его глаза – они были вовсе не голубые, и не серые, а серо-желтые – необычный желтый ободок вокруг зрачка словно наделял его взгляд каким-то удивительным теплым светом.

Максим Петрович подал мне куртку и шарф, помог одеться, и мы вышли из кабинета.

– Постарайтесь больше не засиживаться на работе так долго, – сказал Громов, закрывая кабинет. – Это вредно. Можно лишиться личной жизни.

Я хотела добавить: «Мне нечего лишаться», но почему-то промолчала.

Я так устала в тот день, что уснула еще в машине Громова. Точнее, это была прежняя машина Михаила Юрьевича, даже шофер не поменялся…

А на следующий день случилось такое, о чем в нашем издательстве еще долго будут слагать легенды.

Совещание было перенесено на час дня из-за того, что производственный отдел не успевал просчитать все проекты. Я же пол-утра бегала по редакциям, записывая на бумажке пожелания и замечания по новинкам. Вернулась в свой кабинет я только полпервого, взмыленная, как лошадь Пржевальского.

– Принесли просчеты, – с порога сказала Светочка, помахав стопкой бумаг.

– А я уж думала, они не успеют…

– Да ладно тебе, просчитать проще, чем во всем этом разобраться.

Оставшиеся полчаса до совещания я просматривала бумаги. Просчеты производственного отдела показались мне какими-то странными, но я никак не могла понять, что же в них не так.

В час дня мы с Громовым поднялись в конференц-зал, нагруженные огромным количеством бумаг. Увидев Королева, сидящего во главе стола, я обреченно вздохнула: теперь совещание будет длиться до ночи. Но я ошиблась.

В конференц-зале уже находились Марина Ивановна с двумя своими упырями (оба парня ничего не понимали ни в маркетинге, ни в книгоиздании, но зато с удовольствием заглядывали в вырез всем присутствующим молодым женщинам), технический и коммерческий директора, главный дизайнер, начальник отдела продвижения и рекламы – короче говоря, обычная компания. Если не считать Королева и маркетологов, меня она полностью устраивала.

– Добрый день, – поздоровалась я, усаживаясь. Громов сел рядом и разложил перед нами все папки с бумагами. – Сегодня на повестке дня очень много новинок. Предлагаю начать с редакции детской литературы…

Подняв глаза, я поймала взгляд Крутовой. Она смотрела на меня, довольно ухмыляясь, а в глазах ее светилось торжество идиотизма. Это показалось мне странным. Но рассуждать было некогда – и я продолжила вести совещание.

Два с половиной часа мы разбирались со всеми проектами. Что-то было утверждено, что-то отклонено, что-то отправлено на доработку. Еще в середине совещания я наконец поняла, что не так с просчетами производственного отдела – себестоимость печати где-то была слишком низкой, где-то слишком высокой – короче говоря, лишенной всякой логики. Дорогие проекты стоили дешево, дешевые – дорого. Кроме меня, это заметили еще Громов и Иван Федорович – несколько раз они недоверчиво брали из моих рук просчеты и изучали цифры. Я даже стала подозревать, что Светлана Сергеевна Мушакова – начальник производственного отдела – что-то напутала или поручила это дело какой-нибудь дилетантке…