Олег Рой - Маскарад на семь персон

Что за мысли в голову лезут? Алла чуть отодвинула тарелку. Черт его знает, Мотьку этого. Кто там настоящий отец Кристининых с Игорьком дочурок, ее, Аллы, не касается. Но ведь с этого психа заученного станется и подсыпать всем что-нибудь – безвредное, но противное, типа слабительного.

Стасик вон, снисходительно отмечала она, ни о чем таком не думает, весь сосредоточился на еде: этого попробует, того, другого – и все с явным наслаждением. Любопытно, сколько килограммчиков он с институтских времен успел набрать? Пока пиджак был застегнут, габариты в глаза не бросались, а теперь над брючным ремнем явственно нависал выпуклый животик. Любит Стасик покушать, ох, любит. И, похоже, не только покушать. Вообще, знает толк в земных удовольствиях – и может себе их позволить. Животик животиком, но пока пиджак был застегнут, фигура выглядела вполне атлетически. А это значит, пиджак пошит грамотно, как говорится, не на фабрике «Большевичка», а его владелец явно не бедствует. И ботиночки итальянские – несерийные, такие где попало не купишь. Такие ботинки – дорогая кожа, отличный пошив – можно десять лет носить, по ним и заметно не будет.

У Игорька ботиночки и костюмчик приличные. И, кстати, сохранился Игорек не в пример лучше Стасика: стройный, подтянутый, никакого животика. Это Кристина за ним так сурово следит или… Ох, пожалуй, что «или», улыбнулась своим мыслям Алла.

Игорек суетился вокруг Кристины не как муж, а как влюбленный: сыпал комплиментами, придвигался поближе, то ладошки коснется, то коленки, улыбался искательно. Интересно, думала Алла, когда они разошлись? Что в разводе – к гадалке не ходи, возле жен так не увиваются. Очень любопытно… И, вероятно, полезно. Любая информация может оказаться полезной, а такая – тем более. Женишься ты или разводишься, детей рожаешь или стариков хоронишь – любые изменения семейных обстоятельств несут для риелтора перспективу заработать. Главное – клювом не щелкать. Но вообще-то забавно – была лучшая на курсе пара. Не считая мутноватой истории с Громовым перед тем, но кто об этом знает? Никто и внимания не обратил. То есть Алла-то знала, разумеется. Чего-чего, а наблюдательности у нее всегда было хоть отбавляй. Очень полезная, кстати, способность.

Дела давно минувших дней

Ценные игры

Первая на курсе свадьба впечатляла.

Новобрачная, хотя за первый институтский год все успели попривыкнуть к ее красоте, была как-то особенно очаровательна – и хрупкостью стана, и томной бледностью, и синевой глаз, которым залегшие вокруг тени придавали вид почему-то не усталый, а загадочно глубокий.

Алла, оценив и бледность невесты, и проступающие сквозь пудру зеленоватые тени в подглазьях, и отсутствие аппетита – все-таки в медицинском училась, не в каком-нибудь библиотечном, – вывод сделала моментальный и однозначный: а пирожок-то – с начинкой.

Усмехнулась снисходительно – все-таки вытащила деревенская дурочка цепкими лапками счастливый билетик, Вполне можно было и не утягивать так расшитый корсаж пышного платья, в конце концов не впервые животик становится пропуском в приличные люди. Хотя вполне может быть, что животика там пока заметного и нет. Да и Кристина, собственно, не дурочка.

Но Алла все-таки оценивала происходящее несколько свысока. Потому что очень гордилась тем, что уж ей-то никакой пропуск в «приличное» (то есть – московское) общество не нужен, она и так «коренная» и к приличным людям относится просто по праву рождения.

Даже дача у них была настоящая «московская» – в деревне. Аллочка до самой школы жила там – не одна, конечно, с бабушкой – а мама с папой только в выходные приезжали. Громадный бревенчатый дом назывался смешным словом «сруб», на просторную террасу, когда выставляли «зимние» рамы, настырно лезли плети дикого винограда-самосейки и яблоневые ветки. И ничего, что яблоки в просторном саду росли только поздние, зато на ветке старой, кряжистой, как дуб, антоновки висели толстые надежные качели, а малина – какого-то непроизносимого сорта – у них начинала поспевать на неделю раньше, чем у всех соседей!

В центре дома, как ствол, вокруг которого располагаются ветви, стояла настоящая печка! Ее топили зимой, когда съемные рамы с узкими, «в переплет», стеклами возвращались на свое место, и терраса, летом открытая, превращалась в дополнительную комнату. Там – в прохладе – зимовали разложенные по корзинам цветочные и «простые» луковицы, яблоки, банки с соленьями и компотами, снизки сушеных грибов, связки бабушкиных «чайных» трав. От этого воздух на террасе стоял плотный, душистый и как будто немножко щекотный. Когда отворяли дверь в дом, он вползал в тепло, протягивая ароматные языки во все комнаты. Прямо помещичья усадьба, говорила, наезжая на выходные, мама. Это вам не какое-нибудь садово-огородное товарищество посреди чистого поля! Впрочем, маленькая Аллочка ничего такого не думала, просто радовалась «помещичьей» жизни.

Одно из первых, самых ранних ее воспоминаний было как раз дачное.

Сверкающее солнце, пробиваясь сквозь прогалы в листве, бьет в глаза. Но это только так говорят – «бьет», потому что совсем не больно, а наоборот – приятно, как будто тебя гладят. Аллочка сидит на качелях и, жмурясь, разглядывает толстое, блестящее, в мелкую белую крапинку яблоко – выбирает, с какой стороны укусить.

– Аллочка, откуда у тебя яблоко? У нас же нет белого налива, – удивляется бабушка, собирающая на террасе «чайный стол».

– Валька угостила! – смеется Аллочка и легонько отталкивается от теплой плотной травы.

Качели начинают двигаться – неспешно, лениво, туда-сюда, туда-сюда. Яблочный бок то желтеет под прямым солнечным светом, то, попадая в тень, зеленеет, тогда белые точки выделяются особенно ярко. Всего-то три камушка и пришлось отдать взамен. Правда, красивые: один коричневый, весь гладкий, точно лаком покрыт, другой серенький, но как будто в искорках, ну и третий – полосатенький. Аллочке совсем не жаль камешков – у нее их целая конфетная коробка. А если надо будет, она и еще наберет: мама с папой, приезжая на дачу по субботам и воскресеньям, частенько возят ее на дальнюю речку. Речка не столько дальняя, сколько мало кто про нее знает: купаться там не очень хорошо, песчаного спуска нет, обрыв. Зато красиво (маме нравится), и камешков можно набрать сколько хочешь – из-под обрыва словно галечный «язык» высовывается. Аллочка готова на этом «языке» часами сидеть, выбирая самые лучшие камешки. Потому что некоторые хороши только пока мокрые – блестят, переливаются, глаз не оторвать, а как высохнут – серые комочки и ничего больше. Так что отбор камешков – дело серьезное, неспешное.

Валька за яблоко хотела к этим трем еще два: прозрачный окатыш зеленого бутылочного стекла и еще золотистый, как будто из ярко-желтого песка слепленный. Папа сказал, что это самородная сера. Аллочка не знает, что такое «сера», да еще и «самородная». Слово похоже на «смородину», а сам камешек – нисколько, так что, наверное, это означает что-то другое.