Олег Рой - Маскарад на семь персон

Вообще-то успокаивать подобные страхи Алла умела очень неплохо. И «другие варианты» искать – тоже. Если бы не сообразительность, думала она иногда, сидела бы сейчас в тюрьме за убийство. Ну то есть не то чтобы непременно за убийство, но один из клиентов настолько истрепал ей нервы своим настырным упрямством, что она почти всерьез подумывала – не устроить ли ему какую-нибудь пакость. Что угодно, лишь бы больше не видеть и, главное, не слышать.

Именовался упрямец Аркадием Вороным. Не Вороновым, а именно Вороным. Причем он сразу пояснил:

– Это псевдоним. По документам я Алексей Вилкин – совершенно неприличное имя для того, кто подвизается на театральных подмостках.

Да, именно так он и выражался. Алла почему-то сразу представила, как составленные из занозистых досок неуклюжие «подмостки» рушатся, погребая под собой «подвизающегося» – и потом уже иначе как жертвой подмостков его уже не называла. Мысленно, разумеется. Во-первых, клиент, во-вторых, лет «жертве» было уже изрядно. Должно быть, по причине пожилого возраста бывший актер отличался редкостной упертостью, убедив себя в том, что его однокомнатная – сущая жемчужина на рынке недвижимости и за нее можно получить… тут он называл цену – совершенно безумную. Вообще-то и район, и дом, и планировка были неплохими, но вот состояние «берлоги»… Алла стерла язык, убеждая старичка сделать хотя бы минимальный ремонт и поменять сантехнику, а он в ответ пускался в бесконечные монологи о том, как над этим побитым ржаво-коричневым унитазом в какие-то незапамятные времена склонялся, перебрав коньячку, «сам» Смоктуновский. В следующий раз Смоктуновский превращался в Рыбникова, потом в Утесова – Алла ждала, что в какой-то момент делиться с сантехникой «богатствами» своего внутреннего мира будет уже Станиславский.

Но все это было совсем не смешно, ибо те же монологи дед заводил и по телефону. А звонил он по три-четыре раза на дню. И сразу требовательно вопрошал – ну когда уже явятся ожидаемые «деньжищи», чтобы он мог отправиться греть свои старые кости в теплые края, поближе к морю.

Никаких «деньжищ» в обозримом пространстве, разумеется, не наблюдалось. Покупатели шарахались, едва переступив порог «берлоги». А уж когда слышали, какая за эту помойку назначена цена… Убегали со всех ног, под аккомпанемент несущихся вслед высокопарных тирад, декламируемых отлично поставленным и хорошо сохранившимся сочным баритоном.

«Финт» Алла придумывала, мечтая, как засунет старичка в мешок и увезет на дальнюю московскую помойку – там ему самое место. И тут вспомнила о молодоженах, которые хотели поменять свою однушку на «что-нибудь аналогичное в другом районе». Особых требований они не предъявляли, лишь бы район был «приличный», главное – подальше от нынешнего: молодого «заела теща», а молодую соответственно свекровь. Обе мамаши жили, что называется, в шаговой доступности и изо всех сил старались контролировать новообразовавшуюся семью – каждая со своей колокольни.

Что, если, подумала тогда Алла, обменять эти две квартиры, а продать, соответственно, уже ту, по соседству с тещей и свекровью? Вороной, который по документам был Вилкин, согласился, вопреки ее ожиданиям, моментально. Еще бы ему не согласиться! Предлагаемый вариант наконец обозначал более-менее реальную перспективу получения «деньжищ».

Молодоженов же «берлога», разумеется, напугала:

– Мы бы подождали еще других вариантов… Тем более, может, и не придется ничего менять… Говорят, наш дом под снос предназначен…

– И вы надеетесь, что ваши… родственники останутся под руинами? – скептически уточнила Алла, знавшая, что упомянутые теща и свекровь жили в том же доме, что, собственно, и давало им широчайшие возможности для «воспитания» молодых.

– Нет, – хихикнул молодой супруг. – Не настолько мы кровожадны. Но дом же расселят?

– Расселят, – подтвердила Алла. – Но это совершенно не означает, что жильцов раскидают по разным местам, совсем наоборот. Бывшие соседи так соседями и останутся, – она слегка лукавила, варианты расселения бывали разными, но молодожены этого не знали и знать не могли. – Так что неплохо бы поторопиться. Вы же молодые, энергичные, что вам какой-то ремонт? А других вариантов пока не видно и когда появятся – непонятно.

Молодожены продолжали сомневаться:

– Ну… Если действительно всех скопом переселят… можно ведь будет и потом поменять?

– Можно, – терпеливо согласилась Алла. – Только варианты обмена окажутся гораздо хуже.

– Почему? – удивилась юная супруга. – Какая разница? Должны ведь предоставить равноценную…

– Разумеется, – все так же улыбалась Алла. – И предоставят, конечно. Только равноценность считается, знаете ли, по метражу. Выделят хрущевку где-нибудь на краю географии типа Мытищ, и не поспоришь. Вроде и Москва, а и не наездишься оттуда, и ценность квартир там и в приличных районах ниже. За трешку в Мытищах в центре – ну в пределах Садового кольца или хотя бы не слишком от него далеко – можно максимум однокомнатную получить.

Это было, разумеется, преувеличение. Еще большим преувеличением являлась информация про грядущий снос жилища молодых супругов – это был не более чем слух, ничем, в сущности, не подкрепленный. Но если не преувеличивать и не преуменьшать, то и на черствую корку не заработаешь.

За «актерскую» квартиру Алла в итоге, с учетом обмена и отличного состояния квартиры молодоженов, выручила даже больше, чем ожидаемые стариком «деньжищи», и, разумеется, положила разницу в свой карман – истрепанные нервы настоятельно требовали компенсации. К тому же удачные сделки случались не так уж часто – это был основной минус ее занятия. Потому что толку от объявлений оказывалось, увы, немного – звонили в основном озорничающие дети и озабоченные товарищи, почему-то уверенные, что под видом риелторских услуг рекламируются совсем другие, более, так сказать, личного характера.

Но хуже всего ощутимая небезопасность квартирного бизнеса. Как и возле любого другого прибыльного дела, вокруг него заклубились, размножились разнообразные персонажи, у которых мозгов на то, чтобы ими зарабатывать, не хватало, зато мускулов и жадности было в избытке. «Ну ты понимаешь?» – набычась, цедили они, и это означало: давай делиться.

Отдавать заработанное было ужасно обидно. Тем более что «делиться» требовали независимо от того, есть это самое «заработанное» или нет. Влезла – отстегивай.

И дело было не только в желающих получить «процент». Алла отлично понимала, что работать на таком прибыльном рынке, как недвижимость, – занятие небезопасное в принципе. Мало ли как может повернуться: перейдет, сама, возможно, о том не ведая, кому-нибудь дорожку – и привет, прости-прощай, девочка Аллочка, пристукнут в темном углу, и все. А то еще и не совсем пристукнут, а изобьют до полусмерти, оставят беспомощным инвалидом. И кто ее кормить, лечить, обихаживать станет? Мама с папой, которые сами кое-как перебиваются? Видела Алла такие случаи, и если у нее самой пока все обходилось, так не вечно же везение будет продолжаться.