Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

В железной двери вдруг заскрежетал ключ, она распахнулась, и вошел мистер Флинт с плеткой в руке. Его прозвище оказалось точнее имени – первым делом Огр несколько раз прошелся плеткой по груди Томаса, только затем содрал скотч с его лица и отомкнул наручники. Томас не заплакал. Молча поднялся и встал в очередь к углу за клеенчатой занавеской, где были оборудованы кран и туалет.

Питер вкатил тележку с большой кастрюлей и флягой. Люди начали обедать, сидя на полу. Если Огру что-то не нравилось, он пускал в ход плетку. Томас заставил себя проглотить ком каши и выпил кружку сладкого чая. После кормежки Огр снова заковал пленников и, как всем, закрыл рот Томасу не скотчем, а твердым кляпом.

Бабушка мисс Эстер перестала хрипеть и дышать. Огр пнул ее и выругался. Запихнув тело в тележку, он забросал его соломой и велел Питеру увезти. Томаса поразило, что люди, включая мисс Эстер, никак на это не отреагировали. Некоторые уже задремали. Наверное, смерть была здесь частой гостьей, но он не понимал, почему люди так безучастны. А скоро все уснули, и Томас тоже.

Неизвестно, сколько времени он проспал. Проснулся от укола в руку и чуть не потерял сознание: над ним склонился Огр… в женском платье и с бигуди в волосах! «Не дергайся», – сказал Огр измененным голосом.

Со сна Томас просто не сразу узнал миссис Хэйвуд. Она закрепила лейкопластырем иглу шприца, и кровь из вены Томаса потекла по трубочке в подставленную кювету. Миссис Хэйвуд проделала эту странную операцию со всеми «пациентами», слила кровь из кювет в ведро и удалилась.

Томас продолжал надеяться, что родители спасут его. Но прошли еще одни сутки, потом еще… и время спуталось. Теперь он не мог определить, сколько дней назад сел в кабину фруктового фургона. Общение с Питером было для Томаса единственной радостью. Они научились разговаривать глазами – водили ими, моргали, щурились: «Не падай духом». – «Постараюсь».

Питер сумел предупредить Томаса, что мачеха добавляет в чай сонное вещество. Оно притупляло боль и затуманивало мозги. Люди с жадностью пили опасный чай и протягивали кружки за добавкой. Томас утолял жажду водой из-под крана. Как-то во время кормежки он ухитрился шепнуть мисс Эстер, что чай отравлен. Услышав свое имя, она удивилась и стала рассматривать гущу на дне. На следующий день чай остался недопитым.

Чтобы разбудить разум мисс Эстер, Томас постоянно беспокоил ее – дотягивался ногой, пытался расшевелить и подавал знаки глазами. Радовался, даже если выводил ее из себя, ведь гнев – это чувство. Любое чувство лучше безразличия. Но память возвращалась к мисс Эстер так медленно!

Томас терял надежду. Он сам уже был готов сдаться, когда Питер прибежал ночью со связкой ключей и сказал, что у Огр уехал по каким-то делам в город, вернется только к утру. На случай, если придется сразиться, Питер прихватил садовые ножницы, которыми привык орудовать в саду. Мисс Эстер подала Томасу руку, и они побрели за Питером по длинному коридору.

Собаки не лаяли – Питер полил их еду сонным веществом. Беглецам было необходимо добраться хотя бы до первых домов проселочной дороги. Но они достигли только сторожки, когда дорогу внезапно осветили фары фургона.

Огр заметил скрывшиеся в домике тени. Его огромный силуэт в дверях был так ужасен, что мисс Эстер закричала. Яростно вопя, Огр бросился к ней и…

Я не умею рассказывать как Анфиса, но помню ее историю в красках, звуках и даже запахах. Живые картинки воображения сохраняются в моей памяти не хуже реальных. Я помню все, что чем-то потрясло меня. Питера я не смогу забыть.

Полицейские освободили пленников и взяли под стражу миссис Хэйвуд. Томас и Питер дали подробные свидетельские показания.

Делом занялся опытный детектив и выяснил, что отец Питера был очень богатым человеком. Мать умерла рано, вокруг вдовца крутилось много молодых красоток, а он взял и влюбился в некрасивую и немолодую женщину. Она работала в аптеке поблизости от дома мистера Хэйвуда, была выше его ростом и шире в плечах, но казалась ему очень милой. («Потому что любовь зла», – сказала Анфиса.)

Аптекарша не любила никого, кроме своего брата, и ничего, кроме денег. Она, конечно, сразу согласилась стать женой богача. Алчность и довела ее до первого из преступлений. В течение нескольких лет новая миссис Хэйвуд потихоньку подсыпала какой-то хитрый яд мужу в пищу. Он страдал невыносимыми болями, она «заботливо» ухаживала за ним. Отравительнице почти удалось добиться, чтобы умирающий муж завещал ей бо́льшую часть наследства, но перед смертью он успел переписать завещание в пользу сына. Миссис Хэйвуд досталась небольшая доля денег, которых едва хватило на покупку участка с садом. А Питер не знал ни о размерах отцовского имущества, ни о том, что получит право на него в день совершеннолетия.

Миссис Хэйвуд смирилась с присутствием пасынка в доме и вынашивала планы, как завладеть всем наследством. Преданный ей Флинт-Огр вынуждал Питера помогать во всяких злодействах, до времени не перегибая в побоях.

Люди не любили хозяев грушевого сада, но ни у кого и в мыслях не возникало, что преступники держали в подвале пленников. Для лучшего плодоношения деревьям нужна была свежая кровь. «Донорским» сбором миссис Хэйвуд поливала землю у корней. Самые вкусные в мире груши росли на человеческой крови.

С портретом мамы я возился гораздо дольше, чем обычно рисую принцесс. Осталось подчернить волосы, где закругляются коричневые прядки.

Щетка повернула к себе лист с готовым рисунком:

– Мама у тебя красивая.

Киваю.

Я решил не жениться, но, может быть, передумаю. Вот повзрослею в тюрьме, выйду и женюсь на Варе. Она некрасивая, у нее руки в цыпках. Зато Варя не вруша и храбрая. Не побоялась укусить Стаса Москалева.

Родители ребят начали звонить им и гнать по домам. На улице давно зажглись фонари и было светло. Мне никто не звонил, но мама оказалась дома. Не одна, с дядей Димой. Он привез ее с работы, потому что, во-первых, поздно, во-вторых, по пути. Так-то дядя Дима был не маминым другом, а папиным. В молодости он, папа, дядя Ваня и дядя Григорий учились вместе в политехническом институте.

Друзья папы нравились мне с самого детства. Высокий светловолосый дядя Дима считался самым крутым и приезжал к нам в гости на белом «Лексусе».

– Привет, Артемон! – дядя Дима весело надвинул бейсболку мне на лоб. – Ты почему так долго бегал на улице?

– Я не бегал, я сидел в домике, – сказал я, но он уже не смотрел на меня. Кивнул маме – «до свидания» и ушел.

Артемон, Артемон… Что я ему – пудель? Я подумал, что запрещу дяде Диме называть меня так.

Мама включила телевизор и прилегла на диван. Она была пьяная. Немножко. Я ждал, пока кончится очередной фильм ее любимого сериала, и пытался разговаривать сам с собой на языке глаз перед зеркалом в прихожей.