Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

– Это не секрет, – сказала она резко. – Твой отец действительно скупой человек.

Сколько я ни приставал к маме, она так и не рассказала о пирамидах и фараоновых гробницах. Разговаривала со мной меньше обычного, а с папой общалась через меня: «Артем, скажи папе, что…», «Передай папе…» Каждый день убегала куда-то. Я звонил ей, она отвечала:

– Не мешай, я на работе.

– В типографии? – уточнял я.

– Да.

Она лгала. В типографском рекламном цехе мне сказали:

– Таисия Владимировна давно у нас не работает.

Мама изменилась, словно кто-то держал ее в плену и травил колдовским чаем. Она превратилась в чужую женщину, которая только притворялась моей мамой. В голосе этой новой мамы сквозили нотки досадливого нетерпения, в словах не было тепла. Она перестала играть с Мысонком по вечерам и целовать меня на ночь. Не проверяла домашние задания, не гладила рубашки, готовила наспех и вообще забывала о нас. Я думал – пусть бы она сердилась. Пусть бы плакала, но не была такой равнодушной. «Любое чувство лучше безразличия» (цитата).

Вернуть настоящую маму оказалось ни в папиных силах, ни в моих.

Придя раз из школы, я увидел, как светловолосый мужчина в пушистом свитере загружает в багажник серебристого джипа знакомые чемоданы и мамину соболью шубку в прозрачном чехле. В первую секунду я решил, что нас ограбили, а во вторую узнал в мужчине дядю Диму. Он сменил белый «Лексус» на серебристый джип, но я бы узнал этого друга-предателя возле тысячи разных машин. Захлопнув багажник, дядя Дима обнял за талию спустившуюся с крыльца женщину.

Мама, – это была, конечно, она – увернулась со смехом. Взгляд ее скользнул в мою сторону, и лицо с быстротой молнии помрачнело. Будто на него опустилась пыльная паутина. Мама толкнула дядю Диму за машину и засеменила ко мне на тонких каблуках. Пятясь, я отступал по ледяному тротуару. Почудилось, мама сейчас схватит меня и потащит в джип, но она остановилась.

– Мой мальчик, мой, мой мальчик, – лихорадочно зашептала она мне в висок и прижала к себе так сильно, что я чуть не задохнулся. – Я за тобой приеду, заберу тебя, обещаю, мой мальчик, слышишь?

От ее взбитых волос чудно пахло цветочно-фруктовыми духами. Их аромат вызывал в памяти песню о золотом городе и дивном саде, где травы и… гуляют… невиданной…

Мама бормотала:

– Заберу тебя, заберу, жди, – и целовала в макушку.

Я уклонялся от душистых объятий, от напомаженных губ и пытался рассмотреть из-за маминого плеча водителя, сидящего в машине. Он наблюдал за нашим прощанием из-под руки. Взгляд под козырьком ладони был острым, как папина бритва. Левую щеку с угла скулы наискосок бороздил, комкая кожу, розовый шрам, похожий на заползающего в рот червя.

Я где-то встречал этого человека… Нет, не встречал. Но абсолютно точно – видел. Только без шрама.

Прежде чем отстраниться, мама все-таки испачкала мои щеки помадой. Полы распахнутого пальто взвеялись на ветру крыльями, в машине предупредительно открылась дверь…

– Ты вернешься? – крикнул я вслед, но джип ринулся вперед с львиным рыком и полностью заглушил брошенную в ответ фразу.

Я поднимался к квартире, наполненный водой до краев. Дышал открытым ртом и еле сдерживался, чтобы не расплескать себя; я думал, как много механических движений мы делаем и как они усложняются, когда приходится спешить. И почему вода рвется вон из человека, если ему хочется плакать?

Добравшись до туалета, я едва успел спустить штаны и буквально взорвался фонтаном слез, соплей и прочей жидкости. Я стоял над унитазом, держась за стенки, и рыдал от жалости к маме, несмотря на ее измену. А еще – от облегчения. Не в смысле, что облегчился, а что остался с папой.

Блокнот и карандаш – все, что нужно для общения в любой чужой стране. Слова можно заменить рисунками.

– Тебе нравится такая машина? – всплывает голос Щетки.

– Нет.

– Но ты ведь ее нарисовал. Это джип? Он чей – ваш?

– У нас нет машины.

Папина «Нива» сломалась, новую машину мы так и не купили.

– А пирамиды позади почему?

Глаза у Щетки изучающие. Сейчас спросит, ездил ли я в Египет.

– Ты бывал в Египте?

– Нет.

Иногда у меня получается предугадывать ее вопросы.

Она говорит:

– Знаешь…

– Не знаю.

Нечаянно вылетело. Так же нечаянно нарисовались джип и пирамиды.

Щетка смеется, и я невольно улыбаюсь.

– Знаешь, и я там не была. Мечтаю съездить.

…Папа врал про Египет. Мне не известно, где пропадала мама в первый раз. Может, ее заставили посидеть в тюрьме за дебош. А может, мама ездила к дяде Диме в его морской город. Как бы на репетицию – проверить, сумеет ли уйти от нас насовсем. Проверила и убедилась: сумеет.

– Она выбрала дядю Диму, – сказал папа, раз уж я все узнал и врать бесполезно. – Что поделаешь, мама разлюбила меня, так у взрослых бывает.

Меня оглушала мысль, что мама отказалась от нас ради чужого человека, даже в ушах звенело от невозможности в это поверить.

– А как же мы?

– Ну… выходит, по нему она скучает сильнее.

– Мама приедет за мной. Сказала, что заберет к себе.

– Посмотрим, как заберет. – На папиных бритых скулах выступили желваки. Он повернулся ко мне: – Ты хочешь к маме?

Я хотел к маме. Никогда не видел вживую моря. Но…

– Только с тобой.

– Увы, Артем, тебе тоже придется сделать свой выбор.

– Я сделал.

– И?

– Выбрал тебя.

– Твердо решил? Не маму?

– Я не вру. Даже тем, кто мне врет.

Он покраснел:

– Прости… Бывает, взрослые не могут сказать детям правду, чтобы не ранить…

– Папа, я уже не маленький, – вздохнул я. – Если б ты не соврал про Египет… То есть сказал бы, что мама не была ни в каком Египте, я бы огорчился, но гораздо меньше, чем когда узнал, что ты врешь.

– Ладно, – произнес он, помедлив. – Я больше не буду врать тебе.

Мы ударили ладонь о ладонь.

– Ты абсолютно точно хочешь остаться со мной?

Он сомневался. Он мне не верил!

– С тобой. Я не предатель.

Папа как-то странно посмотрел на меня. И засмеялся:

– Что ж, прекрасно! Будем жить вдвоем.

Мы снова ударили по рукам, и он встал:

– Тебе пора спать.

– Подожди. – Я достал фотографию из приготовленного альбома. – Кто этот человек?

– Этот человек? – замешкался папа. – Молодой мужчина, как видишь…

– Тут и мама рядом с ним молодая. Кто он?

Папа снова опустился на диван, но ответил не сразу:

– Это мамин брат.

– Мамин брат? – удивился я. – Мой дядя?!

– Дядя Семен.

– Почему я никогда не слышал о нем?

– Потому что твой дядя… в тюрьме, – трудно проговорил папа.

– Он вор?

– Нет.

– Бандит?

– Уф-ф… Кажется, я зря пообещал тебе не врать.