Андрей Олех - Безымянлаг

– Я сварщик. А вы журналист?

– Репортер, редактор и наборщик «Сталинской стройки».

– Полезная газета, она меня часто выручала. – Седой зэк спрятал улыбку за глотком чая.

– Хорошая, но можно и лучше. Расскажите, насколько норму перевыполняете? Как вас поощряют за самоотверженный труд? Поучительный получится материал.

– Вне всякого сомнения, – подливая себе чай, ответил зэк. – Норму перевыполняю, насколько сил хватает, свариваю, что могу, с подъема и до поздней ночи.

– Вы и ночью работаете?

– Еще ни одну целиком не проспал, – не соврал седой зэк. – И, разумеется, за свой труд, за то, что встал на путь исправления, начальство меня всячески поощряет.

– Вы не против, если я запишу?

– Я даже за. Записывайте. Товарищ Серов, лейтенант НКВД из политотдела, обещал мне в личной беседе досрочное освобождение еще до конца зимы. Примерно о том же со мной говорил и главный инженер лагеря товарищ Чернецов. Он вообще готов был освободить меня прямо сегодня, но я убедил его, что много еще работы, рано мне уходить на покой.

– Странно, что я о вас раньше не слышал, как ваше имя?

– Вот это не для печати, не люблю себя выпячивать. Если надо как-то назвать меня, напишите Дед, меня все здесь так называют.

– А почему так?

– Наверное, я старший в коллективе, вот поэтому. Хватит вам на статью? А то мне пора. Сваривать и сваривать еще. Ведь если я норму не перевыполню, считаю, что вообще не выполнил. Легкого вам пера, товарищ Валентинов, и пишите побольше репортажей. С мест, как у вас говорится. Спасибо вам за обед, товарищ Ахметов. У вас здесь есть телефон? Хочу позвонить своему бригадиру, он очень переживает за мою дневную норму.

Заведующий, всю беседу посмеивавшийся за спиной Валентинова, с улыбкой кивнул и проводил седого зэка через вонь кухни в маленькую комнатку. Зэк спросил у Ахметова номер Берензона и набрал цифры.

– Товарищ Берензон, я думаю, вы уже в курсе? Да, хорошо, это я учел. Вы не могли бы мне помочь? Мне потребуется грузовик ближе к вечеру, пришлите, пожалуйста. К моему бараку. Ничего, я подожду. Не волнуйтесь, я знаю, где он. Свяжусь к ночи, когда все будет сделано.

– У вас плитка на полу отходит, вон та, в углу, – указал седой зэк Ахметову, весь разговор бесцеремонно стоявшему в комнатке.

Дорогой до барака седой зэк гадал, что будет, если Неверова обнаружат раньше, чем он, случайный зэк или предупрежденный вохр. Кто доберется до него раньше, Чернецов через Маркова или Серов через свой отдел? Непривычная тяжесть пистолета в правом ботинке мешала быстро идти. Если его обыщут сейчас, хватит на десять расстрелов.

Седой вошел в распахнутую дверь блатного барака и не разуваясь направился к своим нарам. На дальнем конце, завернувшись от сквозняка в несколько одеял, спал Маляр. Будить его он пока не стал. Забравшись к себе наверх, зэк достал бритву из-под подушки и спрятал в рукав, проверил пистолет. В обойме – всего один патрон. «ТК» исчез в правом кармане, в левый карман поместились украденные у Зимонина перчатки, документы надежно лежали в подкладке фуфайки.

– Маляр, подъем! – потряс его седой зэк. – Нужна твоя помощь.

– Дед! – захлопал глазами старик. – Сморило меня от свежего воздуха. Ты куда пропал опять?

– Нужны твои таланты. Перерисуй мне номер.

– Чего? Так нельзя.

– Это для дела, Маляр, Берензон приказал.

Заключенный нехотя встал, путаясь в одеяле, дошел до своей тумбочки и достал кисть и краску.

– Можешь не снимать, я так привык, – сказал Маляр, выводя цифры. – Готово. Было 958343, стало 968848, чего еще?

– Папирос. И деньги Снегиря давай поделим.

Маляр снова заохал, топая к своей тумбочке, аккуратно поставил туда свои принадлежности, потом несколько минут ковырялся с доской на стене и, вернувшись, бросил на нары пачку денег.

– Больно много, Маляр, твоих половина.

– А на хрена мне здесь столько? У меня есть чутка, а от этих одни нервы будут. Бери все. Если выгорит твое «дело», посылочку мне от брата пришлешь, – Маляр усмехнулся так, что все лицо его пошло морщинками. – Так и напиши, «Маляру от брата», носки теплые и варенье. Малиновое особенно люблю.

– А если не выгорит?

– А если не выгорит, вернешь деньги Снегирю, когда встретитесь.

На улице послышался звук мотора. Дважды просигналили.

– Жди посылки, – сказал седой и, пожав Маляру руку, навсегда покинул блатной барак.

– Куда едем, бригадир? – спросил Миша.

– На ТЭЦ, – коротко ответил зэк.

– Удобней мне было бы трамвайные рельсы проложить, весь день так и езжу, то на ТЭЦ, то с ТЭЦ. – Миша глянул в зеркало заднего вида на Маляра, вышедшего проводить машину с крыльца. – Надо быстрее ехать, успеем до колонны. А потом куда?

– Никуда. Встанем у ТЭЦ и будем ждать человека. Ждать придется долго, может быть, всю ночь.

– Это кого ждать?

– Прости, Миш, не могу сказать.

– Секреты… Все у Берензона секреты. Чего везешь, не знаешь, куда везешь, не знаешь, кого везешь, не знаешь.

– Лучше не знать, – закурил седой зэк, скользя взглядом по станции, заводам и мусору, растворявшимся в быстрых сумерках. – Найди около ТЭЦ место, чтоб нас не видно было, а вход просматривался.

– Ты не Зимонина убить собрался?

– Зачем мне это?

– Тебе, может, и незачем. Говорят, его из главных инженеров разжаловали, судить будут.

– Сочувствую, – без жалости сказал седой зэк и указал окурком на трубу: – Ну и здоровая хрень!

Миша поставил грузовик рядом с кучей земли лицом к ТЭЦ и выключил фары. До входа было метров сто. С объектов потянулись люди, выступая жалким маршем к лагерю. Сейчас Неверов не появится. Седой прикрыл глаза и глубоко выдохнул. Репродукторы заводов гулко гремели вечерней сводкой:

– «…На невыносимые холода жалуется в письме к своей жене и солдат Гюнтер: «У нас уже снег… Собачий холод. Я хотел бы быть с вами дома, а не в холодной России. Пришли мне две пары теплых носков и пару обмоток. Должен кончать, так как у меня застыли пальцы». Немецкий офицер Ганс пишет жене Лотте в Берлин: «…Наша кучка опять уменьшилась. Убиты лейтенант Бреннеке, которого ты знаешь, один унтер-офицер и четыре солдата. Я выкарабкался. Тут у нас уже чувствительный холод…»

– Кого ждем-то, не скажешь? – спросил Миша.

– Проверяющего из Москвы.

– А как дождемся, что нам делать?

– Тебе – оставаться в машине. И поверь: чем меньше увидишь, тем лучше.

– Интересное дело, – Миша нервно достал папиросу и закурил. – С детства шофером стать хотел. Знаешь почему? Потому что на машине едешь куда хочешь. Весь мир перед тобой, была бы дорога. И вот есть у меня машина, а я в лагере, и мотаюсь от гаража до района, каждый день тем же маршрутом. Чем я от заключенного отличаюсь? Да ничем. Сплю чаще в кабине, чем на кровати, завтракаю в столовой, ни дома, ни семьи.